Но как только он приступил к обучению Валтора, все сразу пошло не так. Не совсем наперекосяк, но как-то криво.

Начать хотя бы с того, что с флейтой в руках Валтор чувствовал себя крайне неловко. Ему казалось, что невозможно придумать ничего более нелепого, чем рамон с флейтой. С губной гармошкой – еще куда ни шло. Но с флейтой – это уже абсурд. И даже при том, что никто его не видел, Валтору казалось, что, берясь за флейту, он выставляет себя на посмешище.

Бухлеру пришлось потратить немало времени и сил для того, чтобы убедить Валтора в обратном. И все равно ничего бы у него не получилось, если бы на помощь не пришел Грир. Старый рамон весьма авторитетно заявил, что ежели человек считает, что музыку создают и играют те, кто ничего иного делать не умеет, то он сам полный остолоп и пентюх.

С Гриром вообще трудно было спорить. А после того как Мастер Кнехт вручил ему пирамиду, созданную молодым еще Моисеем Бухлером, Александр Васильевич вдруг проникся таким чувством собственного достоинства, что любые слова он теперь не говорил, а изрекал. Глаза его не смотрели, а взирали. Нос не нюхал, а обонял. Уши не слушали, а улавливали. При чем тут была пирамида, сказать трудно. Но изменения были настолько разительными, что их заметили как Валтор, так и Бухлер. Хотя Моисей полагал, что дело тут вовсе не в пирамиде, а в самом Иозефе Кнехте, общение с которым на всех производило чудодейственное впечатление. Наблюдательные люди отмечали, что даже после очень короткой встречи с Мастером Игры все, абсолютно все становились лучше, честнее и добрее. А они сегодня провели с Мастером Кнехтом полдня, разговаривая обо всем на свете.

Подарок же Мастера Игры представлял собой невысокую трехгранную пирамиду, выточенную из металла. Дна у пирамиды не было, внутри она была полой. Внешние стенки покрывал вытравленный кислотой сотовый узор. Самый большой компонент узора располагался в середине каждой грани. Размером он был со зрелую сливу. По мере смещения к краям размеры элементов узора становились все меньше. Соты, тянущиеся вдоль острых граней, были размером с крошечных фруктовых мушек.

Бухлер опасался, что Грир станет донимать его вопросами про пирамиду и ее предназначение, которое до сих пор никому не удалось раскрыть, полагая, что создатель-то непременно должен знать все о своем детище. Но, к вящему его удивлению, рамон не сказал на эту тему ни слова. Однако пирамиду Грир все-таки поставил перед собой на приборную панель. И время от времени бросал на нее задумчивые взгляды.

Разумеется, Бухлер не надеялся сделать из Валтора музыканта за пару уроков. Однако преподать основы техники игры на флейте за время поездки было вполне возможно. Сам Моисей в свое время научился правильно держать флейту и извлекать из нее относительно чистые звуки за пару часов занятий с таким же, как он, учеником, занимавшимся флейтой чуть больше года. Так была построена вся система образования гуманитариев – старшие учили младших. А опытные педагоги лишь контролировали процесс и вмешивались в него только в силу необходимости.

Перво-наперво Бухлер должен был научить Валтора правильно держать флейту в руках. Но руки Валтора, когда он брал флейту, становились похожими на рычаги и напрочь отказывались гнуться в суставах. Для того чтобы хотя бы немного изменить их положение, приходилось прилагать колоссальное усилие. Если же Моисей просил Валтора расслабить руки, они повисали, как плети, так что зафиксировать их в каком-то определенном положении становилось абсолютно невозможным. Промучившись какое-то время, Моисей решил, ладно, пускай держит инструмент как хочет. В конце концов, многие музыканты вырабатывали свой собственный стиль, и звучание их инструментов становилось знаменитым только потому, что они делали что-то неправильно. Главное – развернуть плечи и набрать полную грудь воздуха – у Валтора получалось замечательно. Значит, можно было работать дальше.

– Ты сам-то когда последний раз флейту в руки брал? – покосившись на учителя с учеником, поинтересовался Грир.

– Вчера, – ответил Моисей.

– Да брось ты, – недоверчиво прищурился Грир. – Хочешь сказать, у тебя дома есть флейта?

– Есть. – Бухлер снизу тихонько стукнул ладонью по локтю Валтора. – Не надо так напрягать руку. Рука должна быть сильной, но гибкой, как ветка на ветру.

– Хочешь сказать, ты каждый день музицируешь? – никак не мог успокоиться Грир.

– Стараюсь.

Грир усмехнулся и покачал головой.

– Зомбакам, наверное, твоя музыка нравится.

– Напрасно смеешься. Зомби очень восприимчивы к музыке. Сам я для них не играю. Потому что невозможно всецело сосредоточиться на исполнении, когда вокруг тебя живые мертвецы. Но каждый вечер я включаю им музыку.

– И какую же музыку предпочитают зомби?

– Да, в общем, разную. Как и все люди. Моцарт, Шопен, Чайковский, Барток, Гершвин действуют на них успокаивающе. Слушая Вагнера, они звереют.

– Куда уж больше, – вставил Грир.

– От Бетховена они вообще идут вразнос.

– В каком смысле?

– Сами себе отрывают конечности.

– Почему?