рука, к руке прилагался серо-зеленый муж, горячий как пирожок только что из печи. Мы оба были полностью обнажены, а от того, как он меня обнимал – сейчас переплетались не только наши пальцы, но и тела, – бросило сначала в холодный пот, потом в жар. Вопить и брыкаться после всего, что между нами было в прошлом, как-то нелепо, поэтому я просто моргала. Прописная истина: если попала в лапы чудища, лучше не дергаться и не будить.

Но… как я попала в его лапы?

Почему чудище так чудовищно выглядит и откуда здесь взялось?

Честно попыталась вспомнить, что произошло, и не менее честно не смогла этого сделать, словно из памяти ластиком вытерли часть жизни. Так, давайте-ка по порядку: мы обедали с Жеромом, мне стало плохо, потому что магия смерти с какой-то радости решила существовать отдельно, а я пыталась не развеять по ветру дом в Лавуа – хотя, кажется, капельку раньше именно этим угрожала Анри. Потом был провал, а потом… какое-то странное место, обугленные развалины, кромешная тьма, холод и сияющее перед глазами солнце, к которому я тянулась из бесконечного мрака. Падение, долгий полет и тепло.

О…

Нет, только не это. Неужели тьма все-таки вырвалась?

Пожалуйста, нет!

Я вернулась в реальность и чуть не свалилась с кровати, потому что муж открыл глаза. Наверное, сто лет пройдет, прежде чем я привыкну к этому палящему взгляду, наполненному расплавленным золотом. Надо было что-то сказать, наверное, но мне в голову ничего не приходило.

– Слезьте с меня!

Ну… это была импровизация.

Лучше бы простыню пожевала, честное слово.

Анри поморщился, но все-таки откатился и лег на спину.

– И тебе доброго пробуждения, – пробормотал хрипло, прикрыв глаза, а когда в следующую минуту разомкнул веки, только медленно тающая золотистая радужка напоминала о мгле. – Перед сном ты была сговорчивее.

У меня загорелись уши. Потом щеки. Потом все остальное.

– Вы… э… мы… Да вы… – сейчас мой словарный запас состоял исключительно из междометий и местоимений. Я засопела подозрительно громко, вспоминая что-то достойное сестры герцога или хотя бы женщины, умеющей писать и читать. Много читать, кстати!

– Прекращай пыхтеть, Тереза. Ты же не чайник.

Я попыталась приподняться, но во всем теле ощущалась легкая волшебная слабость, от которой кружилась голова и хотелось ткнуться носом в подушку. В целом я чувствовала себя как младенец в первые дни жизни – хотелось орать, сучить ножками и махать кулачками. Чтобы отвлечься, уставилась на браслет, подернутый мутью черных прожилок. На миг бросило в жар – колючий, зябкий, как во время болезни, потом схлынуло, отпустило. Закатное солнце скользило по шторам дымчатой медью.

Вечер?

– Что произошло?

И какого дня?

Анри оперся руками о кровать и медленно сел спиной ко мне. Перекатывающиеся под кожей мышцы были напряжены, а я не могла отвести взгляд от свежих шрамов, расчертивших его спину: они напоминали страшный ожог, который полосовали ножами. Такое можно свести только целительской магией и сильными заживляющими, а затем косметическими зельями, что в случае мужа не сработает. Магический удар, который он принял на себя в Лигенбурге, останется с ним на всю жизнь.

Я сжала задрожавшие руки на покрывале, комкая его в ладони. От желания дотянуться, коснуться подушечками пальцев в короткой ласке, забирая, стирая боль воспоминаний, отделяли последние зачатки гордости, которые сейчас дергались как головастики на палящем солнце.

– Ты как всегда не подумала. – Муж обернулся, смерил меня взглядом через плечо, и я мигом почувствовала себя распоследней идиоткой. Погладить подушечками пальцев… Приложить подушкой по голове, чтобы мозги на место встали! И это еще чересчур милосердно для такой бесчувственной сволочи. – Какого демона было злоупотреблять магией, а потом сажать ее на цепь?

– Магия моя, что хочу, то и делаю.

Супруг развернулся и подался вперед, приблизив лицо к моему:

– Ты хоть понимаешь, чем рисковала? – прорычал он.

Спасибо, что напомнили.

Да, я знала, чем опасна вышедшая из-под контроля магия смерти, читала историю выжившего из ума некромага, упивающегося собственным могуществом и решившего, что ему нипочем ни человеческие законы, ни небесные. Уничтожившего целый город и казненного неделю спустя. Что толку? Людей уже было не спасти. Да, я знала, именно поэтому столько и продержалась. Когда боль отступала, накатывал страх – острый, всепоглощающий, на смену ему снова возвращался пронизывающий, терзающий изнутри лед. Я не понимала, что со мной творится, не знала, как этому противостоять, просто