Не снимая личины, Равдан обнял ее за плечи и повел в другую сторону. Никто из киевлян так и не увидел его лица, и многие остались в убеждении, что повстречались посреди бела дня с самим Кощеем. Или кем-то вроде того…

У них за спиной взвилась буря радостных криков: князь Ингвар обнял свою возвращенную жену. Сейчас он хорошо понимал, что никакая новая невеста ему не заменит ее, Эльгу, его собственную княгиню из чащи. Мать его наследника, и даже, пожалуй, двоих.

Утомленная серая лошадь медленно пробиралась через лес, по колено в снегу. Ведома сидела в седле, а Равдан вел кобылу под уздцы. Они двигались тем же путем, который перед этим, еще осенью, прошли по отдельности, – но теперь в обратном направлении, в глубь леса. В бывшую весь Кувшиновичей, которая стала настоящим домом для внучки смолянских князей.

Не очень-то это был уютный дом: нетопленый, пустой. Усадив Ведому на лавку, Равдан сбросил шкуру и личину, затопил печь, принес воды. Из припасов здесь было лишь немного крупы – в последнее время он пару раз ночевал здесь. Куда умнее было бы везти Ведому к Озеричам: там и бабы, и теплые избы, и всяческие припасы, и хлебы-пироги. Уж теперь никакая молодка и пикнуть не посмеет против Краяновой невестки, ради которой ополчение встало против киевского князя. А когда ей отдадут приданое, истинно княжеское, они заживут богато и никогда не будут ни в чем нуждаться…

Но сейчас Равдан хотел одного: поскорее спрятаться со своим сокровищем от всех глаз, уйти в тайное убежище, где никто их не потревожит. Он еще не привык к тому, что теперь эта молодая женщина принадлежит ему по праву, признанному и своими, и чужими. Ему все хотелось превратить Ведому в перстенек, как в сказке, зажать в кулаке, спрятать за пазуху, чтобы ни князь, ни волк, ни сам Кощей не отнял!

Покончив с первыми делами, Равдан сел рядом с женой и взял ее руки в свои. Уже стемнело, но и при свете огонька лучины он видел, как она изменилась. В последние месяцы ей не приходилось голодать или тяжело работать, но она похудела и побледнела больше, чем осенью.

– Теперь все! – Равдан обнял ее. – Теперь ты только моя. Не жалеешь? Могла бы за киевским князем быть!

Ведома промолчала. Перевернутый мир внутри ее пытался выправиться, но пока не очень получалось. Она в одночасье лишилась обоих родителей. Земля смолян потеряла старого князя и обрела нового. Прежняя жизнь переворошилась, а уложится уже как-то совсем по-другому.

Но ее муж был наконец с нею. В полутьме так легко было увидеть в нем того Кощея, о котором рассказывал Сверкер: один глаз черен как бездна, второй багров, как пекельное пылание… Но никто не мог быть желаннее и роднее его, и Ведома пошла бы за ним даже в Закрадье. Но сейчас ей хотелось только одного: чтобы они вдвоем вечно жили в этой избушке…

Впрочем, нет. Вдвоем уже не получится…

– Но это же не правда? – вдруг сказал Равдан, и Ведома подняла брови, не понимая, о чем он. – Ну, та баба, Ингорева княгиня, сказала, что от Кощея у тебя нутро все омертвело и ты детей не родишь. Дескать, у Кощея живых детей быть не может. Это же неправда? Я ведь твой муж, а не Кощей!

Он усмехнулся, но видно было, что и впрямь тревожится. Во всех этих превратностях он уже не был уверен, что отнятая жена не побывала в самом-то деле во владениях настоящего владыки Закрадья.

Ведома улыбнулась, хотела засмеяться, но только закашлялась. Потом подняла руку и положила ему на щеку.

– Мой муж – ты. А княгиня обманула. Я ведь тяжела! Это с ночи Корочуна… А уж ты постарался, или Кощей в облике твоем ко мне приходил… ты уж с ним сам разбирайся!

Ополчение разошлось по домам, вилькаи, наоборот, заселились в гридницу Свинческа: теперь это будет ближняя дружина нового князя Станибора. Еглута заняла избу Рагноры и руководила наведением порядка: мертвых собрали и положили на краду, раненых лечили. Когда тела сожгли, прах она собрала в горшки и оставила в погребе до весны, когда оттает земля.

В городце по-прежнему было не протолкнуться от погорельцев с предградья. Частью они ушли к родичам, иные ездили по весям и искали, у кого есть заготовленные для строительства бревна. Хотелось верить, что время залечит раны и на берегах Днепра вновь появятся причалы, клети, избы. Застучат кузнечные молоты, забелеют паруса на реке…

Киевская дружина пока отдыхала. Ингвар уже договорился с молодым князем Станибором, что будет теперь ходить в полюдье по Днепру до Свинческа, а оттуда дальше на восток до тех мест, откуда можно перебраться на верховья Десны и по ней уже спускаться назад к Киеву. Старое Становище больше не понадобится и будет забыто в глуши, далеко позади за спиной у неуклонно наступающей киевской руси…

Наступал месяц сечень, и Ингвар уже думал трогаться в путь, как вдруг с касплянского волока явился еще один неожиданный гость – ладожский воевода Ингвар сын Хакона. С собой он привел ближнюю дружину и был очень рад застать своих киевских родичей еще здесь.

– Я давно получил весть о том, что дочь Сверкера вернулась, а он задумал выдать ее за кого-то из ильменских или полоцких князей и найти помощь для войны с тобой! – рассказывал он, проведенный в гридницу. – И я собирал людей для похода, чтобы поддержать тебя…

– Так что же не собрал? – хмуро отозвался Ингвар.

Все эти дни он думал, не продешевил ли, согласившись после долгих торгов на ту же куну с дыма, которой Вещий обкладывал все покоренные племена.

– Мне тоже надо ходить в полюдье, – напомнил Альдин-Ингвар. – А чудь у себя в лесах весьма строптива и неуступчива. К тому же моя жена хворала с самого начала зимы, и я очень о ней тревожился. Она, видите ли, ждала ребенка…

– И что? – с живым любопытством спросила Эльга.