Добутина дочь, вдова ее племянника Ростимила. Передай это Сверкеру и скажи, что он может искупить свою вину, если добровольно уступит мне Свинческ и выплатит виру за смерть всех моих погубленных родичей. А также передаст мне право найти мужей его дочерям, поскольку они – мои сестры.

– Много захотел! – огрызнулся Грим, сдерживая коня: тот плясал, чувствуя напряжение всадника. – Это каждый волк из лесу выйдет и скажет: я, дескать, князь!

– Но Ингвар киевский – не волк из-под куста, – снова вступил в беседу Борелют. – Передай Сверкеру, что Ингвар с дружиной пришел защитить права своего родича, Станибора смолянского. У Сверкера еще есть выбор: либо выполнить все наши требования, либо назначить место битвы. Если сегодня до вечера не будет сделано ни того, ни другого, мы будем ночевать уже в Свинческе, а вы – на том свете.

– А Ингвару что за дело до этого? Какой он ему родич?

– Станибор смолянский обручен с девой из рода Ингвара и Эльги.

Ничего не ответив, Грим развернулся и ускакал. Он вез своему вождю еще более неприятные вести, чем ожидалось.

Но даже столь неприятная неожиданность, как появление прямиком из Нави наследника Велеборовичей, в существе дела ничего не меняла. Ингвар всего лишь обзавелся законным предлогом для нападения, которое состоялось бы и без того. Настоящий там правнук Ведомила или самозванец – сейчас не время было разбирать. Сверкер лишь приказал Гриму молчать о появлении Станибора, чтобы не смущать ополчение. Он и не знал, что смоляне узнали об этом человеке раньше, чем сам их нынешний князь.

Войско отошло немного назад, где было удобное место для битвы: на заснеженное русло днепровского притока, где один берег, высокий, зарос густым лесом, а другой, пологий, представлял собой лядину с мелкой березой, ольхой и осиной. Сверкер приказал притащить из леса три-четыре толстых ствола с ветками и свалить их поперек русла, а перед ними бросить несколько распряженных саней. Получилось что-то вроде засеки – не крепостная стена, но продвижение врага затруднит.

Почти сразу из-за поворота показалось киевское войско: Ингвар не шутя намеревался ночевать в Свинческе и не хотел затягивать дело. Его люди и так уже, оставив Становище, дней десять спали на снегу, и даже для княгини Эльги и ее женщин избушку с печкой удавалось по пути отыскать не всякий раз.

Впереди алел над белым снегом и темным лесом копий яркий, крашенный дорогим ромейским багрецом, стяг Ингвара. На нем руками Эльги был вышит черный сокол, падающий на добычу. Хрипло ревел рог, ему отвечали нестройные крики позади завала. В тесноте между береговой кручей и лядиной только передние ряды могли друг друга видеть.

Алый стяг двинулся вперед. Позади завала защелкали тетивы смолянских луков. Киевское войско приблизилось к сваленным в кучу саням шагов на двадцать. У киевлян тоже имелись лучники – они открыли стрельбу, прячась за щитами переднего ряда, небольшими ватагами выскакивали с боков. Выпустив стрелу, тут же отходили назад. Бывалые воины метали сулицы – навесом, метя во второй и третий ряды смолян. И не напрасно: на белый снег пала первая кровь, послышались крики.

Продолжал завывать рог. Середина киевского строя подошла к заграждению вплотную. Киевляне и смоляне уже могли отчетливо видеть лица друг друга – их разделяло несколько шагов по смятому снегу, сани и сваленные стволы. Преграда не достигала и пояса, и через нее противники могли доставать друг друга копьями и ростовыми топорами на длинных древках.

Над завалом взвились крики, лязг железа, глухие удары щитов по дереву, боевые кличи и проклятия. За спиной у того и другого воинства были обширнейшие пространства – поля, леса, долины могучих рек, обитаемые десятками племен. Однако сейчас силы этих просторов теснились в узком промежутке между берегами и заснеженными зарослями, и только здесь могло решиться их многолетнее противостояние.

Лучники из-за спин сражающихся высматривали щель, чтобы быстро пустить туда стрелу. Порой кто-то падал под ноги соратников; иной отползал, оставляя на белом снегу алый кровавый след, кого-то оттаскивали, и освободившееся место в строю занимал другой.

– Вперед! – рявкнул Ингвар, сидевший на коне чуть позади.

Крик его подхватили передние ряды, и хирдманы ринулись на прорыв. Кметь по прозвищу Руда – рыжий здоровяк, на чьей белой коже горел девичий нежно-розовый румянец, – перескочил сани, взобрался на бревна, прикрываясь щитом от направленных к нему клинков, и, отмахиваясь мечом, спрыгнул по ту сторону. Длинные рыжие волосы из-под шлема вились за его плечами, будто пламя.

Вслед за ним лезли другие; смоляне навалились на них, пытаясь перебить и отбросить назад. Кто-то падал; был миг, когда Руда остался один, прижатый к завалу, и орудовал мечом, не имея возможности отойти. Но тут длиннорукий Алдан стал через завал так ловко наносить удары копьем, что оттеснил смолян – на пару мгновений, но их хватило, чтобы он перелез преграду, а за ним еще несколько человек. Битва понемногу перетекала на ту сторону завала.

Сверкер видел это, сидя в седле, и беспокойно дергал ногой в стремени. Вот этого прорыва происходить было не должно! Понимая, что нет смысла в этой тесноте держать все силы вместе, он послал ополчение в обход – через лядину, с приказом ударить в правое крыло киевского строя. Пускать вооруженных кто чем мужиков на хирдманов с мечами и щитами означало бы только зря погубить людей. Но внести сумятицу, напугать, отвлечь, развалить строй они были вполне способны. Если не забоятся и сообразят, что к чему.

Чтобы сообразили, Сверкер отправил Берси в качестве воеводы ополчения, с ним Третьяка и Хадди. По времени они уже должны были успеть. Сверкер