Забыл поделиться важным: за три минуты до десантирования мы узнали где именно отсиживается профессор Перов. Ушлый физик умудрился найти обычный, проводной телефон (мобильная связь почему-то не работала во всем районе), дозвонился в родное Уральское отделение Академии наук и сообщил: ищите меня в медпункте, в восточном крыле корпуса «Т».

В восточном крыле? Да.

Дело в том, что – подсказывала схема, сброшенная из оперштаба МЧС, – стелларатор «Лавина» был устроен следующим образом.

Рабочая часть самого реактора располагалась в огромном забетонированном котловане. При взгляде сверху он имел очертания ударной части теннисной ракетки. Грубо скажем – овала.

И вот уже этот овал, содержащий внутри себя стелларатор, был полуохвачен корпусом «Т». Каковой корпус состоял из трех бетонных строений, соединенных торцами, что придавало ему в плане вид чего-то вроде толстой степлерной скрепки.

Если смотреть на вестибюль корпуса «Т» (а именно на него я и смотрел в ту минуту), искомая отогнутая часть «степлерной скрепки» располагалась справа и почти не была видна за густым черным дымом, валящим из окон фасада.

– Костя, вот что я предлагаю, – сказал я, обращаясь к Тополю, потому что именно с ним мне предстояло пробираться в восточное крыло. – Входим как белые люди, через вестибюль. Дальше поворачиваем направо. И, двигаясь по коридорам, идем в восточное крыло… Есть возражения?

– Есть.

– Ну.

– Я лично хочу подъехать туда на броне.

– Я тоже хочу. Но тут три момента. Первый: мы обязаны провести поиск пострадавших по маршруту следования…

– Ну допустим, – Костя вздохнул. – Но можно тогда…

– Не перебивай. Второй момент: Воловик просил отослать нашу броню на поиски «семнадцатого» и «двадцатого». И третий момент: ты когда-нибудь видел голубую траву в рост человека?

– Ну, может, во сне.

– А наяву видел? Так погляди!

С этими словами я перебросил на монитор Тополя картинку с камеры бортового обзора.

На картинке колосилась КЭМКА – комплексная электромагнитно-кристаллическая аномалия. Бирюзово-голубые острые шпаги, похожие на осоку, но, само собой, ничего общего с этим безобидным растением не имеющие, вздымались над поверхностью земли, такой же бирюзовой.

Довершая картину противоприродного непотребства, из бирюзовых зарослей торчал длинный штырь арматурины, увенчанный дымящимся куском бетона. Желтого, как лимон.

И тут я наконец во всей полноте ощущений осознал, почему на это ЧП позвали не местных уральских пожарников, а нас, элитных спасателей. Здесь реально творилась чертовщина. Чертовщина, а никакой не «обычный пожар» после «сильного взрыва»!

– Мысль твою уловил, – сказал Костя. – Ну командуй тогда… Ты же у нас Комбат.

– Итак, Веня, – сказал я Чернышёву, – надо вжарить из всех пожарных мониторов по дверям вестибюля. Потом пауза двадцать секунд. Мы с Уткиным выгружаемся, входим в здание… Уже оттуда, из вестибюля, я дам дальнейшее целеуказание. Либо по рации, либо сигнальной ракетой… Так что следи за окнами в оба.

– А я что делаю? – спросил Буров. Медик уже успел прийти в себя и рвался в бой. – Может, мне с вами надо? Раненых искать?

С Буровым я был едва знаком, поэтому держался формального обращения на «вы».

– Вы пока дежурите на месте. Идти с нами внутрь вам слишком опасно.

Когда я говорил всё это, я сам себе страшно нравился. Настоящий командир из старого советского фильма. Невозмутимый, вежливый, с хитринкой в голубых глазах.