– Древний инстинкт, герцог, древний как сама жизнь. Желание защитить своего детеныша. Схватить по-кошачьи за шкирку и утащить от всех бед и опасностей.
– Раньше надо было ''хватать за шкирку'', дорогая Мари. Что же вы не хватали его при Ришелье?
Впервые герцог де Бофор в задушевном разговоре отважился напомнить Шевретте о прошлом.
– Никто, кроме Рауля, не вправе упрекать меня за времена Ришелье!
– Он-то вас не упрекнет. Он вас обожает.
– Я знаю, – сказала Шевретта, – Я его тоже.
Бофор опасался Шевретту в гневе, а один осторожный намек на времена Ришелье – и она вспыхнула как ракета.
'Король отрекается от пиратства. А сам-то ты кто, не пират? Пиратский адмирал, кружевной и бархатный Франсуа в парике алонж'.
– А насчет опрокинутого бокала не беспокойтесь, – шепнул Бофор, – Вассал моего вассала – немой вассал. Могу я сослаться на вас, убеждая Гримо?
– Немого вассала? Да, разумеется. Вы все сказали, Франсуа?
– Кажется, ничего не забыл… Ах да, насчет опрокинутого бокала… Я переговорю с капитаном де Вентадорном и постараюсь его убедить.
– …в том, чтобы пили первый тост за морского властелина – за Нептуна!
– О Шевретта! Вот кто был бы у меня главным советником! И как вас посещают такие хитрые идеи!
– Это жизненный опыт и немного фантазии, – улыбнулась Шевретта, – Когда-то давно, в гораздо более опасной ситуации мушкетеры подняли тост за пленного короля Карла Первого. И король все понял.
– Я знаю эту историю, – сказал Бофор, – И все-таки мне тревожно. Подчиняясь тому же древнему инстинкту, я думаю о своей дочери.
– Вы же не приняли мой вариант, герцог.
– Я не о том. Если даже крохотуля – барабанщик грозится прыгнуть с ростра и утопиться, моя сумасбродка тем более не повернет назад и не поедет с нами. Думаете, я не пытался внушить ей, что это безумие? А кстати, Рауль до сих пор не подписал контракт.
– Вот и повод, чтобы получить необходимую вам подпись на доверенности. Организуйте это, Франсуа.
– Я думал, вы ухватитесь за эту соломинку.
– Мы еще не утопающие… У меня мелькнула одна мысль…Не будь в этой истории замешана Лавальер, я сейчас не хуже ведущей актрисы мольеровской труппы или покойной миледи грохнулась бы в обморок и разыграла бы тут пред всем обществом нервную болезнь, сердечный приступ – что угодно. Ваш любезный доктор подтвердил бы нужный диагноз, и вы отпустили бы со мной Рауля ''по семейным обстоятельствам''.
– А вы могли бы?
– Безусловно.
– Предупредить врача?
– Не нужно. Бражелон-на-Луаре – райское место, но слишком близко от владений маркиза де Лавальера. ТРИ МУШКЕТНЫХ ВЫСТРЕЛА, не так ли, Франсуа? Там сейчас хуже, чем с вами, герцог.
– Но свет клином не сошелся на вашем Бражелоне-на-Луаре. А ваша мнимая болезнь – достаточно веское основание, чтобы…
– Я не смогу долго притворяться больной. А, разоблачив мой обман, Рауль может впутаться в более опасное дело, чем ваш поход.
– Полагаете, он продолжит неравную борьбу с королем за Лавальер?
– Еще опаснее.
– То, что вы с Атосом замышляете во Франции?
– Скорее да чем нет,- сказала Шевретта.
– Я понял, – кивнул герцог, – Да вы не тревожьтесь. Ваш сын будут постоянно при мне, при Штабе, я его от себя ни на шаг не отпущу.
– Об этом я вас и хотела просить, Франсуа. Вы сами сказали. А за дочь не тревожьтесь.
– Вы не можете понять.
– Я-то как раз и могу, – печально сказала Шевретта, – Вы забыли, что у меня была дочь от первого брака. Дочь де Шевреза.
– Простите! Совсем забыл… Вы меня… простили?
– Я… заговорила об этом… в связи с мадемуазель де Бофор… Рауль не повеса и не волокита. Или вы судите по себе, мой герцог?
– О, я!- пробормотал герцог смущенно, – Жестокая вы все-таки женщина, понял я с полуслова ваш намек. Да, я вел далеко не безупречный образ жизни, но у меня по иронии судьбы – невинная добродетельная девочка.
– Да и я не была образцом нравственности. У меня были увлечения. До Атоса. Вы полагаете, ''малыш Шевретты'' повторит безумную юность своей матери?
– Он красавчик, Мари, и чертовски похож не вас.
– На Атоса еще больше. Успокойтесь, Франсуа: влияние Атоса сильнее.
– Я вас не оскорбил своим предположением?
– Что Рауль может перейти границу в отношениях с вашей дочерью? Герцог, они еще очень молоды. Посмотрим.
– Ну а все-таки…Разуверившись в Лавальер, он…
– Решит взять реванш и соблазнит вашу невинность? Он не такой эгоист. Понимает, с кем имеет дело.
– Вы не очень понимаете психологию мужчин, Мари. Что-то все-таки от вас ускользает. А если все- таки это произойдет? Не смейтесь, графиня.
– Вы очень смешны в роли дуэньи.
– А вы подумайте: война, риск, экстремальные ситуации. В такие моменты голова кружится, и отбрасываешь к черту все приличия. Живешь одним часом, днем, минутою…И то, что недопустимо в Вандоме или в Блуа, вполне допустимо в Джиджелли.
– В случае взаимной любви все допустимо. Такова моя мораль.
– Ах, если бы вы могли быть моим начальником Штаба!
– И по совместительству – дуэньей м-ль де Бофор.
– Вы были бы самой очаровательной дуэньей в мире! Хотел сказать 'во Франции', но мы уже не во Франции…
– Я предпочитаю быть начальником штаба…
– Вы согласны? Мы в два счета уладим это дело с вашей помощью. Они обвенчаются, и моя душа будет спокойна.
– Начальником штаба, но не у вас, а у Атоса. Там я нужнее. И Атос меня ждет.
– Что за загадки?
– Не пытайтесь разгадать, дорогой герцог. Занимайтесь текущими делами. А если детки согрешат, поворчите, как положено благородному отцу и дайте согласие на брак.
– Я могу сослаться на вас?
– Да.
– И на вашего мужа?
– Да.
– Отлично.
– Вы нам друг, Франсуа?
– Да.
– До самой смерти?
– Да.
– И союзник?