– Жить будет, – хихикнул Вандом, – Хотя… вы правы. Ну а вы? Вы не считали, что и вы в какой-то степени виноваты? Допустим, ваши друзья вас подставили, вы ничего не знали, но сейчас вы могли с ней объясниться.

– Нет, – сказал Рауль, – Я не мог.

– Почему это?

– Разные обстоятельства, – уклончиво ответил он.

– Ну, сказали бы как есть, так, мол, и так, я и не думал в вас влюбляться, у меня и в мыслях не было жениться на вас десять лет спустя, я обожал другую девушку…

– Да разве можно говорить такие вещи девушке, которая…

– Договаривайте, господин де Бражелон! Что же вы замолчали?

– …

– Ну что вы, воды в рот набрали? Я скажу за вас! Которая в вас влюблена, вы так считаете?

''Черт возьми, мне не нужно было разуверять Бофорочку, потому что я сам, как мальчишка, влюбился в нее с первого взгляда. Но ее родственника это не касается!''

– Так вот! Не обольщайтесь на ее счет, господин де Бражелон! Она любит другого!

– Вот как? – протянул он недоверчиво.

– Да. Совершенно очаровательного, отважного молодого человека!

– А я, что ли, трус и урод? – пробормотал он не без обиды.

– У вашего соперника одно преимущество: он тоже ее любит! И она поклялась, что будет принадлежать только ему!

– Я рад за нее, – сказал Рауль почти весело: упомянутая Вандомом клятва внесла ясность в ситуацию. ''Соперником'' был он сам, но в другой ипостаси.

– Анжелика де Бофор – очень милая девушка, и она заслуживает того, чтобы быть счастливой с… этим вашим ''красавцем и героем''.

– И я того же мнения! – заявил Анри де Вандом.

Но, вспомнив, что Бофор запретил наводить справки о личности ''красавца и героя'', паж решил не болтать лишнего, чтобы не выдать себя ненароком. А Рауль вернулся к исходной точке – стал считать прелестную дочь Бофора милым, но далеким воспоминанием, а сходство Анри с Анжеликой объяснялось совсем не так, как ему померещилось на вантах. То было наваждение. ''Прощай, моя потерянная любовь, – мысленно обратился он к Анжелике де Бофор, задумчиво глядя в синеву, – Пусть это будет нашей тайной. Ты осталась за морем, и лучше тебе поскорее забыть меня. Слишком много дров я успел наломать!''

А поскольку паж Анри де Вандом несколько раз проехался в разговорах с ним насчет Луизы, он решил, что теперь его бывшая возлюбленная будет ширмой, за которой он спрячет свою тайну – Бофорочку.

– И все-таки, – сказал Вандом, – Я на вашем месте написал бы Анжелике.

– Ну, нет! С этим покончено! Больше ни одна женщина не получит от меня нежных писем!

– Я обещал не говорить обидные для вас вещи, господин виконт…

– Я вам скажу: с меня хватит мадемуазель де Лавальер! Ясно вам? Сыт по горло!

– Не зарекайтесь, кто знает…

– Я, говоря образно, сжег корабли.

– Вы опять смеетесь? ''Образно говорит'' пьянехонький барон де Невиль. Или изволите говорить загадками?

– Может быть. Впрочем, Анри, вы еще дитя и многое не понимаете.

– Если хотите, расскажите. Я постараюсь понять.

– Ангел не поймет грешника. А вы все-таки невинный херувимчик.

– Вы опять изволите насмехаться над невинным Вандомом, как тогда, в вашей каюте? Что ж… У вас много единомышленников. А я, несчастный, один против всей вашей шайки.

– Я не насмехался. Я даже восхищался вами, Анри.

– Да-а-а? Что-то не заметно. Вы так ловко замаскировали свое восхищение, что я понял это как изощренную насмешку. Не такую грубую, как насмешки ваших дружков, но от этого еще более обидную.

– Хотите верьте, хотите нет, но погрязший в грехах пират вам сейчас сказал правду.

– О своих грехах вы изволили упомянуть еще на салинге нашего корабля. Это я помню. Но, может, вы излишне строги к себе? Раз мы остались живы – может, вы не такой закоренелый грешник?

– Мы остались живы – но это скорее из-за вас, ангелочек.

– Как сказать, сударь… Будь грешник послабее, и ангелочек пропал бы. Я только не понимаю, что вы могли натворить такое ужасное? Вы же никого не убили? Не украли ничего?

– Только этого не хватало! Вы, кажется, обижались, что я вас как-то не так назвал?

– Мой вопрос – не утверждение, а отрицание, господин де Бражелон! Я хотел сказать, что вы не можете быть вором, убийцей, предателем – а это, на мой взгляд, самые страшные грехи, за которые действительно гореть в аду!

– В какой-то степени я предатель.

– Я вам не верю! Кого вы предали?

– Любовь.

– Если вы имели в виду… простите, вы сами только что назвали эту… особу – Луизу де Лавальер, то это вовсе не грех. Око за око, зуб за зуб. Вполне по-божески.

– Вы не понимаете, маленький Вандом! Вы ничего не понимаете! И я не хочу докучать вам своими откровениями.

– Ну и не докучайте! – огрызнулся Вандом.

А Рауль, вспомнив, как ловко его отец переводил разговор на природу, и его восхищала блистательная легкость этих диалогов, решил попробовать взять такой тон в беседе с Вандомом. А поскольку ни полей с куропатками, ни грядок с ландышами, ни резных кленовых листьев вокруг них не было, Рауль сказал о том, что видел:

– А кстати, Анри! Как живописно развевается флаг на блинд-стеньге. И заметьте, как красиво надувает свежий ветер белоснежный блинд-парус. И все это на фоне лазури Средиземного моря создает величественную, живописную картину.

Довольный собой, он устроился на мешках поудобнее и перевел дух. Фраза получилась вполне атосовская. Но дерзкий паж был далеко не таким учтивым собеседником, как когда-то молоденький виконт.

– Что вы придуриваетесь? – сказал Вандом.

Вот это ответ! Рауль искренне расхохотался – его риторический прием не сработал. Но он-то сам никогда не сказал бы отцу, когда граф ловко уходил от опасных тем их бесед: ''Что вы придуриваетесь?''

– Ну вот, – вздохнул Анри, – Я опять сорвался. Но поймите, если у вас на сердце какая-то тяжесть – вы, может, и пьете со своими дружками из-за этого – подите к священнику, и он отпустит вам ваш грех.

– Простите мне пиратский жаргон, маленький Вандом, но у меня не повернется язык сказать нашему священнику: '' Святой отец, меа максима кульпа, я трахнул на Гревской площади самую красивую шлюху Парижа''.

– Вы убили женщину? Да еще и на Гревской площади? Разве вы палач? Вы опять наговариваете на себя!

– Да как же я могу убить женщину, Вандом? Вы в своем уме?

– Вы только что сами это сказали. ''Трахнул'', разве нет?

– Вы не знаете значение этого слова?

– ''Трахнуть'' – это ведь убить?

– О невинность! Да нет же! Я… занимался любовью с этой девчонкой.

– Вы?! Прямо на Гревской площади? В Ратуше, что ли? Или на набережной?

– Да нет… Есть там один закоулок.

– Какой ужас! А что же люди? Прохожие?

– Было очень рано. Людей не было, кроме торговки рыбой. Мою случайную подружку звали Луизеттой. Малютка Луизетта…

– Вы, что ли, специально раздобыли себе шлюху Луизетту, чтобы имя было такое… как у королевской