А там можно и про сдачу поговорить, понял Данила. Тоже неплохо.

Данила устало слез с коня у дома здешнего главного боярина. На самом деле для здешних самый настоящий князь и хозяин, вершащий суд и имеющий личный отряд, содержащийся на налоги. Но князья в Беловодье в жизни не признали бы чужака не из Рюриковичей, а точнее, происходящих от самых первых, совершивших Исход. Неизвестно, сколько в тех реально древней крови объединителей Руси.

В Китеже прежнем сидел семиюродный рязанскому князю и на половецкой ханше женатый. И были у него три сына. В другой ситуации на всех земли не хватило бы, там и так делить особо нечего. После Исхода и вовсе в первые годы тяжко пришлось. Они сумели себя когда-то поставить, не устроив свары, а действуя совместно. Честь им и хвала за ум и готовность сотрудничать.

Это потом уже, с ростом населения и выделения вотчин потомкам, начались проблемы. Но все благородные прекрасно знали родословную и никогда не позволяли кому-то не из их корня носить красные сапоги. Даже если иной имел силу и богатства, превышающие таковые в приличном княжестве. Это уже не вспоминая про захудалых и изгоев. Остальные рангом ниже и достойны только звания боярина. Не выше.

Вот и дом, ничем особо не отличающийся от множества других, раньше знакомых, включая собственный. Двухэтажная изба, перед ней большой двор. Сбоку и сзади хозяйственные постройки и немалый сад с плодовыми деревьями. Вот что неожиданно — это растущие у забора дубы. Редко кто сохраняет их в городе.

Как его называют местные — архонтом, посадником или еще каким мудреным словом, — не особо важно. Главное, в округе и единственном городе с крайне оригинальным названием «Готсбург» заправлял он в компании еще нескольких семей, из его же гридней.

Самое любопытное, что среди населения попадались с именами явно греческими, а не германскими. Уж настолько в языках Данила разбирался. Видать, все не так просто, как ему Отто втирал. Вполне возможно, гот о таких вещах не задумывался, привыкнув с детства. Всегда существуют разные тонкости, которые чужаку обнаружить проще даже с беглого взгляда.

На улице в очередной раз завизжало несколько девичьих голосов. Только что навстречу пронеслась тройка с нарядными молодцами. Вроде Масленица уже закончилась, что они там празднуют? С облегчением отдал повод конюху, сейчас хотелось уйти в предоставленную каморку и лечь, надолго заснув. Последние дни вымотали все силы.

Сначала он оттащил покойников в кучу в сторонке, предварительно отрубив тем головы для опознания. Мерзкая работенка, но необходимая. Напихал лед в мешки, унес эту гадость подальше от костра и положил в снег. Затем проверил доставшихся коней. Целый табун в три с лишком десятка голов, включая хорошо знакомых, уведенных из дома Отто. Верховые, вьючные, промысловые.

Последние особо ценны. Их специально учат не бояться зверя, крови и выстрелов. Фактически сами по себе целый клад, и требуется накормить, осмотреть. Они способны табенить, то есть добывать из-под снега пищу, но правильней кормить овсом, чем дожидаться, пока бедную животину оставят силы. Тем более что предусмотрительные грабители прихватили с собой не только три легких телеги, но и одну нагрузили зерном и продуктами.

Затем натаскал побольше дров, приготовил для всех еду. Помощи от остальной компании не дождешься. Земислав лежит, Отто после всего сидит скособочившись, и его определенно знобит от раны. Предложить поучаствовать безымянному — так и не удосужился выяснить, как кличут пленного, — было бы несколько глупо даже после извлечения стрелы из ноги. Развязывать его не собирался. Тем более что потом надо будет не столько работать, сколько сторожить. В результате приходилось стараться самому.

Уже солнце перевалило за высшую точку на небе, когда закончил все необходимое и принялся сортировать вещи, снятые с тел и извлеченные из вьюков и мешков. Безголовым армяки с зипунами и сапогами ни к чему, а он не настолько богат, чтобы разбрасываться теплыми вещами. Валенки вот излишество, по мокрому в них не походишь, но не бросать же хорошие вещи. Данила подозревал, что многие из них, выглядевшие новыми, украдены у убитых, но вряд ли найдутся желающие даже из близких родичей на чужой кафтан. А в его положении привередничать странно. Хоть по мелочи, но можно сдать в лавку. Жить им на что-то надо, и достаточно скоро придется платить.

Правда, в этом отношении стало много проще. Помимо пресловутых двухсот сорока трех гривен, которые отложил в сторону, нашлось в поясах, мешках да карманах почти две тысячи серебром, монетами всех видов и расценок. Пришлось долго старательно пересчитывать, а то помимо совсем старых и затертых попадались никогда не виданные прежде образцы. Хорошо еще система общая и шла с древних времен.

Для удобства и неграмотных — с одной стороны цифирь, со второй изображение. Одна гривна серебром делится на двести «белок». Таких, впрочем, почти и не найти сегодня. Уж очень мелкая по покупным возможностям. Потому в ходу больше другие. «Медведь» — 50 «белок», или полтина, «соболь» — 25 (четверть), «лисица» — 10, «бобр» — 5. В целом вес немалый, второй мешок потребуется.

Он бы предпочел золото, оно идет по весу один к двадцати, и одна самая мелкая стандартная монета соответствует серебряной гривне. В таких глухих местах с солнечным металлом всегда напряженка. Только и нашлось три десятка златников. Сверх того на груди у Евсея обнаружился мешочек с камушками.