А это его уели, и всерьез. Как же сразу не сообразил. Золото вещь опасная. Кому попало не отдашь, и могут потребовать поведать, откуда взял и что не ворованное. Прииски монастырские — поди докажи, что не зверь жирафа с картинки и некто щедрый много лет назад подарил. А патриаршие расписки берут по всем словенским землям. Удобная вещь. Не мешок с монетами с собой таскать. Бумага ничего не стоит. Правда, сделана хитро, и подделать никому не удавалось. По крайней мере об этом не слышно.

Делают ее по хитрому рецепту, необычную. В руки возьмешь — не перепутаешь. Гладкая, шуршит особенно, и порвать непросто. И краски не смываются. Одна проблема: мелких не бывает. Не меньше сотни гривен серебром номинал. И обменять на нормальные монеты можно только в крупном городе, где епископ имеется. Расписки как раз берут по написанному на них, но за обмен бумаги на драгоценные металлы в слитках или монетах три процента откусывают. Хоть туда, хоть обратно. Зато крупные расчеты удобнее вести такими бумагами. Таскать с собой на двадцать пять тысяч золота, как им приходится, дело неудобное и муторное.

Когда война случается, с расписками странные вещи происходят. Здесь дороже идут, там дешевле. И не церковь балуется, цены-то тоже скачут. Вот оно как-то связано, да он так и не выяснил как. Не столь часто в руках держал, потому и не интересовался. Теперь придется озаботиться.

— Будь по-твоему, — согласно кивнул.

— Ну можно, я хоть посмотрю? — взмолилась Настя.

— Да пусть, — разрешил Данила, развязывая горловину мешка и извлекая один из свертков. — Только вы уж ей рот зашейте, чтобы всем подряд не рассказывала.

— Да прямо, — воскликнула она, — тусклое какое, — разочарованно сказала, разглядывая крошки металла. — Я думала…

— Просьба у меня есть, — вновь аккуратно завязывая мешок, признался Данила.

Тит откровенно ухмыльнулся. Ну да, после такого щедрого предложения как бы и не откажешь в мелкой милости.

— Селивестр мне нужен.

— А Илию не желаешь? — ехидно поинтересовался кузнец.

— Нехорошо выйдет, сынок, — покачала головой мать. — Ты же знаешь, он давно выкупиться хочет. Я обещала.

— Пойдет со мной — вольным станет. Я сам выкуп дам. Неволить зачем? Не посторонний же.

— Тогда другое дело, — она вздохнула с облегчением. — Я с ним поговорю.

— Профессионал нужен, позарез, — объяснил, обращаясь к Титу. — Одному не справиться. Ну и инструменты, конечно.

— Что осталось из прежнего, возьми!

— Спасибо, но это скорее Богдана. Свое я уже забрал.

— А меня возьмешь? — неожиданно спросил брат. Мать резко к нему обернулась.

— Через пару лет, — сказал Данила без раздумий. — Я пока сам не в курсе, во что это превратится и не придется ли без штанов остаться. А здесь человек вместо Селивестра потребен. Станешь настоящим мастером, чтобы без дураков, не по-родственному, — завсегда с удовольствием приму, — он наклонился вперед и очень тихо сказал на ухо брату: — А станешь матушку обижать — я тебе, паскуднику, устрою жизнь веселую. Чтобы вел себя прилично в эти годы. Хотя бы ради меня. — Выпрямился и с улыбкой спросил: — Понял?

— Ага, — согласился тот серьезно. Может, и дошло. Хуже уж точно не будет.

— Письмо я тебе дам, — сказала поспешно мать, явно пытаясь загладить происшествие и отвлечь. Слышать она ничего не могла, да, видать, сердце подсказало. — В Смоленске брат двоюродный у меня, Микула. Обещать ничего не могу, однако вдруг поможет.

— Хуже точно не будет, — согласился Данила.

К этому все равно зайти придется, и расспросить подробнее не грех. Толком он про них ничего не ведал, но Микула подходит под его цели. С родственниками она обменивалась поздравлениями пару раз в год без особой охоты. Длинных писем ответно тоже никто не слал. Тем не менее, попробовать всегда стоит. Не здесь, так там.

Провожать его пошли всей семьей часа через два. Под конец он уже устал от разговоров и вопросов. Отвык все-таки от них, да и вели себя несколько непривычно. Настя все время норовила под бок к матери, Богдан старательно держал с ними дистанцию, Тит чувствовал себя в доме хозяином и распоряжался. Это нормально и не обидно. Как и поведение матери, временами машинально прижимающей руку к животу и прислушивающейся к чему-то внутри. Жизнь продолжается, и он изменился, не только все остальные. Но здесь уже гость, и неизвестно, когда и где появится собственная изба. Одна Хиония осталась прежней.

— Хорошо, что ты тоже пошла, — сказал Данила, обнимая старуху на прощанье. — Зэра.

— А вот это мне не нравится, — пробурчала она с опаской. — Чего вдруг вспомнил. Хиония уже перестала устраивать?

— Ну наверное потому что хочу показать: действительно не забыл.

— Что-то хочешь, — уверенно заявила.

— Да, как всегда, от тебя ничего не спрятать. Насквозь видишь.