Но я знал это и так. Именно их мы с Лилианой видели на площади Максвелла в наш первый визит в ресторан. Джозеф Меллоун и Адриано Тачини. Миллионер и архитектор. Не хватало лишь режиссера-постановщика.

– Угощайтесь, господа! – указал на стол Меллоун.

Маркиз откинул крышку деревянного ящичка, достал сигару и принялся раскуривать ее. Я ограничился стаканом содовой.

– Не курите? – удивился миллионер.

– И не пью, – подтвердил я.

– Вы скучны!

– У меня хватает других недостатков.

Джозеф Меллоун вежливо улыбнулся и повернулся к маркизу.

– Мы как раз обсуждали отправку флота в помощь восставшим Рио-де-Жанейро. Джордж, что вы скажете по этому поводу? Я как житель колоний всецело поддерживаю эту операцию, а вот Адриано убежден, что стоило усилить наш флот в Иудейском море и Персидском проливе.

Маркиз раскурил сигару, выдохнул дым и ответил с истинно дипломатической уклончивостью.

– Утрата контроля над югом Нового Света представляется мне величайшей неудачей императора Климента, но на текущий момент шансы нанести поражение ацтекам военными методами весьма невелики и следует использовать все возможные средства для ослабления этих кровожадных дикарей.

– Джордж, вы «за» или «против»? – не выдержал архитектор.

– Зачем же загонять себя в столь узкие рамки? – улыбнулся маркиз и принялся выбирать коньяк.

– Все с вами ясно, Джордж, – хмыкнул Джозеф Меллоун и ткнул сигарой в меня. – А вы что скажете по этому поводу, молодой человек?

– А что вы хотите услышать? – не стушевался я. – Политические оппоненты ее величества выразят недовольство в любом случае. Отправку флота в Новый Свет они называют неприемлемой из-за роста напряженности в Иудейском море. В противном случае они критиковали бы выжидательную позицию властей и лили крокодильи слезы, оплакивая брошенный на произвол судьбы Рио-де-Жанейро. Лоялисты в своих воззрениях еще более предсказуемы.

– Да вы циник, Лев, – покачал головой миллионер.

– Политические оппоненты ее величества давно в Сибири, – скривился архитектор и вдруг хлопнул себя по лбу. – Да, господа! Ее высочество почтит своим присутствием гала-концерт!

– Тоже мне новость, – важно пыхнул дымом Меллоун.

Я взглянул на встроенный в циферблат хронометра календарь и решил в день прибытия кронпринцессы Анны сказаться больным и дом не покидать. А лучше – разобраться со всеми делами и уехать из города до этого замечательного события.

В этот момент в беседку заскочил растрепанный господин с зачесанными назад, дабы скрыть лысину, жидкими прядями волос. Глаза его лихорадочно бегали из стороны в сторону, не задерживаясь ни на чем дольше чем на пару секунд, а сильный запах абсента чувствовался даже с расстояния трех шагов.

– Никто не видел Альберта Брандта? – выпалил смутно знакомый мужчина. – У меня для него пренеприятнейшие известия!

– Что опять стряслось, Франц? – поинтересовался Джозеф Меллоун со смесью снисходительности и раздражения.

Франц поежился и выпалил:

– Ида Рубинштейн окончательно отказалась выступать под декламацию Брандтом своей новой поэмы!

– Это не для него пренеприятнейшее известие, а для вас и для меня, господин Рубер! – прорычал миллионер, влил в себя коньяк и со злостью хлопнул бокалом о стол. – Я просил сделать все по высшему разряду, неужели это так сложно?! Вы были не ограничены в средствах!

– А я сразу говорил, что это пустая затея, – подлил масла в огонь архитектор. – Ида сейчас работает с Дебюсси над переосмыслением мифа о святом Себастьяне.

– Да кого в наш просвещенный век интересуют эти сказки! – вскричал режиссер. – Я так на нее рассчитывал! Теперь уже не успеть договориться ни с Павловой, ни с Дункан!

– Проклятье! – выругался Джозеф Меллоун и злой как черт выскочил из беседки.

Смущенный режиссер поспешил следом, но в дверях его перехватил Адриано Тачини.

– Постойте, мой друг. У меня есть небезынтересная идея…

И они вышли в парк, оставив нас с маркизом в беседке одних.

– Ох уж эти люди искусства! – рассмеялся Джордж. – С ними не соскучишься! Жизнь бьет ключом, обожаю! Просто обожаю!

Я кивнул. Маркиз затушил окурок сигары, и мы отправились в особняк, где все шло своим чередом. Женский хор уступил место оркестру, и публика почтительно внимала незнакомой мелодии.

– Что играют? – спросил я, не стесняясь продемонстрировать собственное невежество.

Маркиз пожал плечами.

– Это из балета, который на следующей неделе представят в Париже. Рубер упоминал название, да я запамятовал. Что-то из славянской мифологии.