– Вовсе нет, – хрипло рассмеялась суккуб. – Для меня смерть – всего лишь второе рождение. Нет, Лео. Ты выжег из меня все чувства и желания. Выжег вместе с моей силой. Я могу оторвать тебе голову прямо сейчас, могу, но не хочу. Я хочу, чтобы ты вернул все обратно. Хочу стать прежней.

– Это невозможно!

– Нет ничего невозможного в этом мире! – резко ответила Елизавета-Мария.

Несмотря на расслабленную позу, показалась, будто она сейчас накинется на меня и попытается удавить.

– Только не в нашем случае.

– Ты выжег мою сущность. Я даже не помню толком, каково это – ненавидеть кого-то всем сердцем, желать смерти и добиваться своего. Я хочу это вернуть. Ты отрезал меня от преисподней, восстанови эту связь. Просто представь ее в своей голове! Сделай это!

– Черта с два! Никогда, даже если бы и мог!

– Сделай это, и я принесу тебе вассальную присягу. Я буду повиноваться тебе, как повинуются мелкие бесы князьям ада! Всегда и во всем!

Я приподнялся на одном локте.

– Зачем? Что тебя не устраивает? Наслаждайся жизнью!

– Наслаждаться? – зашипела Елизавета-Мария. – А ты знаешь, Лео, что не дает мне сойти с ума? Жалость. Меня жалеют, Лео! Ты понимаешь, насколько это унизительно? Это как овсянка после мяса с кровью! Жалость – как вода в пустыне! Она не дает умереть, но и только! Бежит сквозь пальцы и утекает в песок. Это… выматывает.

– Очень образно.

– Нахваталась у Альберта. Так ты сделаешь это?

– Нет. Никогда.

– Как ты однажды сам сказал, Лео: «Никогда – это очень долго».

– Не в этом случае.

Елизавета-Мария соскользнула с подоконника и негромко рассмеялась.

– Рано или поздно ты передумаешь. Я подожду. И помни: мое обещание не пустые слова. Дай мне силу, и я буду повиноваться тебе беспрекословно. Всегда. Клянусь.

Я почувствовал нервную дрожь, словно это простое слово протянулось между нами призрачной цепью.

– Уходи, – потребовал я.

Елизавета-Мария не сдвинулась с места и принялась развязывать пояс пеньюара.

– Лео, ты помнишь родинку на моей левой груди? – спросила она. – Зачем ты ее только выдумал? Это так вульгарно!

– Перестань! – потребовал я, усаживаясь на диване.

– Уберешь ее?

– Я не могу! Не могу и не буду!

Суккуб рассмеялась.

– У тебя в кармане нож или ты пытаешься сбросить напряжение?

– Убирайся!

– Будь паинькой, Лео. Убери родинку. Или тебе станет очень и очень стыдно. Я это обеспечу, обещаю!

– О чем ты говоришь?! Разве Альберт не заметит ее исчезновения?

Елизавета-Мария прекратила делать вид, будто собирается распахнуть пеньюар, и с легким сожалением в голосе произнесла:

– Альберт уже не столь внимателен ко мне, как раньше. Он ничего не заметит.

Я закрыл глаза, и в голове немедленно возник образ девушки со всеми волнительными изгибами ее тела, но только потянулся к нему, как тотчас накатила волна жгучей боли. Заломило виски, стало трудно дышать, в груди словно образовался ледяной комок.

– Не могу, – шумно выдохнул я. – Обещал ведь не менять твое тело, забыла?

И как-то неожиданно пришло понимание, почему не увенчалась успехом попытка изгнать суккуба с помощью передатчика Александра Дьяка. Дело было именно в этом обещании. Я дал слово, и это слово связало нас с Елизаветой-Марией так же сильно, как и прежний уговор. Мне удалось уничтожить потустороннюю сущность мнимой невесты, но ее образ остался в моей голове. Именно это и удержало суккуба от падения в преисподнюю.

– Сделай это, – потребовала Елизавета-Мария и веско добавила: – Разрешаю!

Подстегнутый воображением талант сиятельного сорвался с места, и на какой-то неуловимый миг в голове возник сложный образ, словно я смотрел на суккуба сразу со всех сторон. Убрать родинку с ее груди оказалось неожиданно просто. Просто подумал – и той не стало.

– Замечательно! – промурлыкала Елизавета-Мария. – Ты сделал это! А теперь верни мне силу.

– Убирайся!

– Не боишься попасть в неловкое положение? В очень-очень неловкое положение? – прошептала суккуб и медленно двинулась от окна к дивану.