Калитка была заперта, и я попросту перемахнул через невысокую ограду, не став беспокоить сторожа. Входная дверь дома распахнулась от легкого толчка, ступеньки деревянной лестницы легонько скрипели под ногами, но тихо-тихо, осторожные шаги никого не побеспокоили. И все же только постучался в апартаменты поэта, и дверь немедленно распахнулась, словно меня ждали.

Открыла Елизавета-Мария. С растрепанными рыжими локонами волос и в мужской сорочке, едва-едва прикрывавшей бедра. Газовый рожок светил ей в спину, лицо скрывалось в темноте, и на какой-то миг показалось, что суккуб вновь прозрела. Очень уж многозначительно она улыбнулась, освобождая проход.

– Ты всех в таком виде встречаешь? – озадачился я, переступая через порог.

Суккуб задвинула засов и прислонилась спиной к двери.

– Думаешь, я не узнаю твоих шагов? – выгнула она в притворном удивлении бровь.

Я неопределенно хмыкнул и спросил:

– Альберт спит?

– Он в кабинете, – сообщила Елизавета-Мария и добавила: – Работает.

Удивляться этому обстоятельству не приходилось: алкоголь никогда не мешал поэту сочинять стихи, в состоянии подпития он обыкновенно переносил на бумагу наброски и ощущения, а доводил их до ума уже на трезвую голову.

Я подошел к плотной занавеси, заглянул в кабинет и увидел склоненную над письменным столом спину Альберта. Он что-то быстро-быстро писал, кругом валялись смятые листы черновиков.

Не став его отвлекать, да вряд ли бы и сумел, я вернулся в гостиную к Елизавете-Марии, которая забралась на диван с ногами, нисколько не беспокоясь по поводу задравшейся сорочки. Уверенным движением она дотянулась до пепельницы на журнальном столике, взяла мундштук с ментоловой сигаретой и затянулась.

– Убедился? – спросила она, выдыхая к потолку ароматный дым.

– С каких это пор ты начала курить?

– Тлетворное влияние богемы, – спокойно ответила Елизавета-Мария.

– Уверен, ты влияешь на богему еще более тлетворно.

Суккуб рассмеялась.

– Леопольд, ты случайно не знаешь, по какой причине Альберт сегодня так… возбужден? – спросила она, намеренно выделив интонацией последнее слово.

Я лишь пожал плечами.

– Понятия не имею, – ответил я с невозмутимым выражением лица и зевнул. – Собирался переночевать у вас в гостевой комнате. Надеюсь, ты не против?

– Мой дом – твой дом, Лео, – улыбнулась Елизавета-Мария, откинул с лица рыжие пряди и поинтересовалась: – Ты подумал о моем предложении?

– Не дави на меня.

– Еще и не начинала, – поморщилась она. – Но могу.

– И каким образом?

– Могу открыть Альберту, что на самом деле я суккуб. И ты об этом знал, но не сказал ему ни слова.

– Ты – суккуб? – рассмеялся я. – Не смеши меня. Но если хочешь – расскажи. В психиатрических клиниках есть такие специальные палаты, там стены войлоком обиты. Уверяю, на твое лечение денег я не пожалею.

– Мерзавец! – окрысилась Елизавета-Мария, раздраженно кинула мундштук на пепельницу и приложилась к бокалу с коктейлем. – Иди спать, не стой над душой.

Я и не стал.