Грох – как и всякий орк, – плохо разбиравшийся в лошадях и предпочитавший в качестве средства передвижения собственные ноги, радостно хлопнул в ладоши. Глеб тоже был склонен принять предложение Сувора. Даже Тханг, прислушивающийся к разговору, был обрадован возможностью сменить плечи сотоварищей на лошадиную спину. Но Нант и Дых – битые жизнью наемники – восторгов товарищей не разделяли. Они знали, что кони с клеймом туронского маркграфа принесут больше вреда, чем пользы, и единодушно заявили, что от лошадей следует избавиться. И чем раньше – тем лучше.
Спутники их помрачнели, не желая лишаться удобного средства передвижения, но были вынуждены согласиться с их доводами. Привлекать к себе лишнее внимание никто не хотел. Без этих лошадей еще были шансы выкрутиться при встрече с туронским отрядом, выдав себя за наемников. Сколько сейчас, почуяв запах добычи, бродит по этим землям мелких отрядов, мечтающих завербоваться в ту или другую армию. Вот и они с виду ничем не отличаются от этих солдат удачи. Разве что встретится тот, кто узнает в обычном наемнике наследника фаросского престола. Но сколько таких знатоков в войске туронского маркграфа? Десятка два-три, не больше. Вряд ли они сопровождают каждый туронский отряд.
– В город надо. Там лошадей и достанем, как собирались – сказал Дых.
Все согласились. Споры возникли, только когда стали выяснять: кто собственно идет в город. Но тут Глеб взял управление в свои руки и, беспардонно пользуясь правом наследника престола, заявил, что отправляется сам и берет с собой двоих спутников. Воины вынуждены были уступить, хоть им и не нравилось, что Волков собирается лично сунуть голову в пасть льву. Даже Тханг не стал возражать, ведь он не собирался раскрывать тайну Глеба.
Волков взял с собой Дыха и Сувора. Старого рыбака он выбрал потому, что тот был местным, хорошо знал город и не привлекал особого внимания к своей персоне. Сувора Глеб взял, опасаясь оставить вспыльчивого рыцаря без присмотра. Тот был способен выкинуть еще какой-либо номер, но Волков надеялся, что авторитет маркиза Фаросского сумеет удержать нугарца от безрассудных поступков.
Добравшись до города, Глеб со спутниками затаились на взгорке, откуда открывался замечательный вид на городские ворота. Да и дорога хорошо просматривалась в обе стороны. Приглядевшись, спутники Волкова разом посмурнели. И было от чего! На воротах города стояла стража с гербами туронского маркграфа. Трое вооруженных путников с военной выправкой обязательно вызвали бы подозрения стражников…
Сувор скрипнул зубами и обреченно сказал:
– Не добудем мы здесь лошадей.
Стоящие на воротах туронцы весело гоготали, задирая всех проходящих мимо мужчин, и в полный голос обсуждали стати женщин. Прохожие, пугливо втягивая головы в плечи, норовили побыстрее миновать отряд туронцев. Вот один из солдат, разгоряченный выпитым вином и чувством вседозволенности, схватил за руку проходящую мимо одинокую горожанку. От грубого рывка она выронила на мостовую плетеную корзинку, испуганно вскрикнув, и забилась, словно пойманная птица в силках браконьера, пытаясь вырваться из жадных рук туронца. Прохожие угрюмо отворачивали лица, чтоб не встречаться взглядом с молящими о помощи, полными слез глазами горожанки. Связываться с захватчиками города никто не хотел…
– Подонки! – выдохнул Сувор, терзая рукоять меча.
– Понабрал Альгерд отребья, – поддержал его Дых.
Сувор удивленно посмотрел на ветерана и сказал:
– Я вообще-то имел в виду горожан. Трусы паршивые! Их же столько, что они могли одной массой задавить туронских растяп, те и за мечи бы не успели схватиться.
Глеб недоумевал, слушая разгорячившегося рыцаря. Насмотревшись на нравы столичных дворян, презрительно относящихся ко всем остальным сословиям, он не ожидал, что нугарец воспримет близко к сердцу страдания неизвестной горожанки. Волков и сам жалел несчастную, но ничем не мог ей помочь. Он понимал, что бросаться втроем на полусотню солдат – чистое безумие. Понимали это и его спутники.
– Я бы за своих зубами глотки рвал! – продолжал возмущаться бездействием горожан Сувор.
Волков взглянул на крепкие, ровные ряды зубов нугарского рыцаря и вынужден был признать, что такими зубами действительно можно порвать глотку, лишь бы хватило смелости. Но и смелости Сувору было не занимать, как, впрочем, и остальным нугарским дворянам, достаточно только вспомнить их безумную атаку на туронских копейщиков.
Между тем туронский солдат продолжал развлекаться, он с хохотом пресекал попытки горожанки высвободиться. В пылу борьбы с головы молодой женщины упал платок, и волна густых, пышных, каштановых волос рассыпалась по плечам. Наконец, солдату наскучило развлечение.
Он огладил ладное тело молодухи, чувствуя ладонями упругость молодого тела, перегнул ее через бортик стоящей у ворот телеги и рванул вверх длинный подол платья, обнажив крепкие загорелые бедра горожанки. Громкие крики жертвы только распаляли похоть туронца. Удерживая молодую женщину одной рукой, второй он торопливо расстегивал ремень на штанах. Остальные туронские солдаты окружили жертву и насильника кольцом и похабными советами подбадривали товарища. Они так увлеклись зрелищем, что прошляпили подъезжающую к воротам кавалькаду конных воинов.
Всадники, при виде загораживающей проезд толпы, не стали сдерживать коней, врезавшись в ряды солдат на полном ходу. Несколько туронцев были сбиты с ног и исчезли под копытами коней. Только несколько криков раздалось, сразу же сменившихся хрустом костей и предсмертным хрипом.
Увидев постигшее сотоварищей несчастье, туронские солдаты схватились за оружие…
Волков, Сувор и Дых напряглись на холме в ожидании схватки. Ведь нет ничего приятнее для глаз, чем вид схватившихся в смертном бою твоих врагов.
