наставлять Алексея.
Царевич сидел на подоконнике и поджидал Фрола Разина, который с утра уехал по делам, да так до сих пор и не вернулся.
На душе было пасмурно и тошнотно.
Нет, он и раньше понимал, что его отец слегка… самодур и деспот, но получить настолько явное подтверждение – и в такой неудачный момент?
Ох, не ко времени…
Ага, ненадежный… а быть-то им надежными с чего?
Это дорожка с двусторонним движением. Народ для власти, но ведь и власть для народа. А если люди понимают, что их в любой момент сдадут, как монетку меняле, у них и отношение соответствующее будет, чего ж нет?
На Дону казаки друг за друга держатся, иначе там не выжить. А на Руси всяк под себя тянет, всяк в свое гнездо… хорошо хоть сейчас он детей иначе учит…
Когда-нибудь ему будут верные помощники.
Пусть лет через десять, пусть, пока он и сам невелик и дай Бог батюшке пожить подольше.
Только жаль его, вырос под присмотром властолюбца, окружали его казнокрады и подлецы, вот и привык…
А ведь страшно представить, что он мог бы сейчас сидеть в Кремле, под присмотром таких вот… Морозовых и Матвеевых. Мог бы.
Если бы в свое время за него не взялась Софья…
Сонюшка, сестренка любимая…
Детская память избирательна. Алексей хорошо помнил детство, помнил нянек и мамок, помнил, как их разогнали, а к нему приставили воспитателей, которых он невзлюбил.
Помнил их бегающие глаза и почему-то жадные толстые пальцы в богатых перстнях.
И – скуку.
Какими же тоскливыми казались ему уроки, какую зевоту нагоняли буквы и цифирь…
Тогда он еще не знал, сколько за ними скрыто всего интересного, нужного, важного.
Зато сейчас!
Леша не обманывал себя, ему еще предстояло работать и работать, учиться и учиться, но первые шаги были сделаны достойно. И главное – он приобрел вкус к жизни.
А началось все с маленькой сестренки, которая как-то раз предложила ему поиграть.
Хотя это внешне Сонюшка маленькая, разум у нее такой, что иногда он на нее смотрит, как на старшую сестру, а то и маму. И Сонечка его любит, он-то видит. Она, конечно, скрывает, не показывает, но иногда у нее такой взгляд становится, что мальчишка понимает – за него сестра любого порвет. Зубами глотку перегрызет.
И этот взгляд ценнее сотни уверений в верности и преданности.
Не то, что другие сестры.
Дуняшка, Марфуша, Катенька, Машенька…
Любит он их всех, а вот огонек горит только в Софье. А остальные это видят, ну и завидуют. Как-никак она с Алексеем всюду, а они в Кремле сидят ровно. И не учатся ничему, да и не надо им…
Тетка Татьяна намекала, чтобы привезти сюда царевну Марфу, но Алексей пока тянул. И Софья-то была нарушением традиций. А Марфа ему тут и даром не нужна. Вдруг батюшке в голову взбредет, что Сонюшку тоже надо в Кремле затворить и никуда не выпускать?
Ох, не надо…
Никому бы не признался Алеша, но своей жизни без Софьи рядом он уже и не мыслил.
Привык, что есть кто-то, с кем всегда весело, интересно, кто расскажет, покажет, объяснит, научит, подаст новую идею… он и сам был не лыком шит, но не сравнивать же разум средневекового мальчишки – и разум переселенки, которая в своем веке прошла огонь, воду и триста метров канализации?
У Софьи было совсем иное мышление…
Алексей воспринимал мир цельным и необъятным. Софья полагала, что его можно разложить на составляющие и структурировать, и пыталась привить этот подход мальчишке. Получалось своеобразно, влияние шло в обе стороны, и если Алексей все чаще мыслил, как мальчишка двадцать первого века, жил все стремительнее, стараясь угнаться за своей сестрой, то Софья все чаще старалась как-то смягчить свой характер, а там маска и постепенно приросла к лицу.
Хищница просыпалась, только когда что-то угрожало ее близким. Но об этом Алексей не знал. А и знал бы – ничего бы не поменялось. Любимых людей
