Конечно, кто-то его не одобрил, Малороссия раскололась на левобережную – как несложно догадаться, российскую – и правобережную – польскую – части.

Только вот России это не помогло, ее-то пинали уже со всех сторон и теснили тоже. И только в прошлом году начались какие-то успехи.

Ага…

А не тут ли собака порылась? Раньше присылали бездарей, потом пришел Долгоруков, начал побеждать, Польше это оказалось серпом… по территориям, а вот что дальше?

Мог ли Долгоруков договориться с польским королем?

Почему нет?

Могли ли казаки об этом узнать?

Шито белыми нитками, но почему бы не принять за гипотезу?

Казаки узнают что-то нехорошее. Быстренько собираются и драпают, начихав на все приказы, потому как подчиняться приказам предателя – глупо. Еще и для жизни опасно.

Юрик, то ли узнав, что казаки знают, что он знает, направляется в погоню и начинает лупить их в хвост и в гриву.

Может быть такое?

Д’Артаньян, я допускаю все, – как говорил благородный граф де ла Фер.

А как говорил неблагородный Володя – фиг ли мне с тех допусков, если Констанция померла?

Софья поразмышляла еще – и додумалась до самого простого. Попросила Воина Афанасьевича связаться со своими польскими знакомыми и выяснить – что, как, когда…

Нужны деньги?

Дадим, не проблема. Но главное – информация.

Мужчина подумал и согласился. Но вот беда – времени не было.

И Софья едва не выла в своей светелке, понимая, что ничего не успеет! Где ты, родной мой двадцать первый век?

Самолеты, телефоны, телеграфы… О!

Телеграфы!

А ведь это она запросто может изобрести! Даже напрягаться не надо, взять самые простые…

Софья в детстве очень уважала графа Монте-Кристо. Очень.

Алексей был не то чтобы успокоен, но приведен в чувство и отправился к Фролу Разину, успокаивать казака. Мол, разберемся, и обиды не простим, ничего им, гадам!

Фрол кивал головой и верил. Убедился уже.

Но письмо брату-таки отписал.

А Алексей поспешил во дворец, падать отцу в ноги.

Неделю спустя Софья готова была ругаться последними словами. Нет, ну край непуганых идиотов! Понятно, почему Россию пинают со всех сторон, – наследственность такая!

Долгоруков, чтоб ему всю жизнь острым поносом маяться – таки казнил Ивана Разина! За дезертирство и измену родине… с-скотина!

Фрол, узнав об этом, порывался ехать и рубить подлеца, едва остановить удалось, объясняя, что рубить надо умеючи. Она же и останавливала, а Фрол все повторял: «Не мог Ванька предать, не мог, он Русь больше матери любил…» – и плакал.

Страшновато это, когда плачут большие сильные мужики. Жутко…

Софья смотрела и давала слово, что доберется до Долгорукова и раскопает всю эту историю. Будет она вытащена на свет божий или нет – это уже не важно. Но безнаказанным она это не оставит. Нет уж.

А вот Алексей Михайлович… Софья едва удержалась, чтобы не охарактеризовать отца по полной программе.

Все, чего добился Лешка – это поглаживание по головке и заявление: «Казаки народ ненадежный, бояре-то они свои, не лезь, не твоего ума это дело…»

А все попытки Лешки заметить, что казаки у него в школе, опять-таки были блокированы мягким: «Стрельцов пришлю».

Вот только стрельцов, среди которых каждый третий – стукач, а каждый пятый – доносчик, им и не хватало! Едва Лешка от такой радости отпихался. И принес Софье горестное известие.

Долгоруков для отца – свой. И царь его просто не отдаст.

Правильно он там казаков угробил, неправильно, царя это не интересует. Если благодаря Долгорукову, которого он знает сто лет, он одерживает победы, – отлично! А если кто-то им недоволен – это пардон, лично недовольного половые трудности.

Софья в гневе запустила чернильницей в стену, изругала отца на шести языках, включая строительный матерный, и задумалась. А потом принялась