– Ты уверена, что это хорошо? Вот так вот за ним следить?
Спотыкаюсь о ветку и едва не лечу вверх тормашками. Платье такое узкое, что трудно угнаться за Файфер.
– Для нас хорошо, а для него нет, – говорит она.
– И как это понимать?
Она не отвечает.
Мы уже добрались до другого берега. Здесь царит настороженная тишина: шум развлекающейся толпы далеко, его заглушает густеющий лес. Становится темнее, гало солнечного света над головой тускнеет, чем дальше мы углубляемся в чащу.
– Ты сказала, что он что-то задумал, – продолжаю я. – А что именно?
Да что угодно. Мертвецы не особо славятся здоровыми привычками. До того как начать набирать и тренировать ищеек, Блэквелл для поиска ведьм использовал мертвецов. И это был сущий кошмар. В лучшем случае ненадежные, в худшем – невероятно жестокие, они ведьм убивали на месте и приносили части их тел в качестве трофеев. Блэквелл говорил, что они были словно кошки, приносящие к хозяйской двери добычу ради одобрения.
Наконец она произносит:
– Кражу.
– А! – говорю я с некоторым облегчением.
– Он мне обещал, что прекратит. И какое-то время держался. Но потом он не появлялся несколько месяцев, и позже выяснилось, что он был под арестом. Его посадили во Флит. – Она смотрит на меня большими глазами. – Я уже думала, никогда его не увижу. Была готова к худшему. Но его отпустили. Но Блэквелл ведь никогда не отпустил бы мертвеца? Если только…
– Хочешь сказать, его отпустили, чтобы он что-то украл?
Она кивает. Я думаю пару секунд.
– Ты считаешь, Блэквелл хочет, чтобы он что-то для него украл?
Она снова кивает.
– Что, например?
– Кто знает. Когда речь идет о Шуйлере, можно предполагать что угодно. Он крал деньги, угонял лошадей, даже ящик с цыплятами однажды унес.
– Только Блэквелл не стал бы отпускать его для кражи цыплят.
– Не стал бы, – соглашается она. – И вот почему я опасаюсь…
Она смотрит в сторону Шуйлера. Видны только его яркие волосы, остальное теряется в темноте между деревьями. Файфер оборачивается ко мне:
– Я ведь Шуйлера привела не только для того, чтобы он меня от тебя защищал. Есть и другая причина. – Она делает глубокий вдох. – Пророчество. Помнишь строчку, где сказано:
Она говорит быстро, будто боится, что сейчас я ее перебью, скажу, что она ошибается, что я ей не верю – как Джон.
Я молчу.
– Сперва-то я не была уверена. Но потом, когда увидела, как он беседует с этими нимфами… – Она осекается. – Они тоже кое-что знают. Они связаны с землей – примерно так же, как нежить. Если что-то здесь и спрятано, что-то не совсем обычное, они это знают.
– И поэтому ты принесла два ожерелья? – спрашиваю я. – Зная, что нам придется за ним следить, а ты не хотела, чтобы он это почувствовал?
Файфер пожимает плечами:
– Я всегда беру с собой пару. Если мне вдруг понадобится с кем-нибудь словцом перемолвиться из тех, к кому он прикасался, от одного ожерелья ведь мало будет толку? Шуйлер достаточно сообразителен, чтобы по обрывкам разговора обо всем догадаться.
Я слегка улыбаюсь при мысли об усилиях, затрачиваемых на то, чтобы что-то скрыть от милого дружка.
– И даже если бы я ошибалась в том, что Шуйлер включен в пророчество – а я
Файфер замолкает, а когда снова начинает говорить, голос ее очень тих:
– Я всегда думала, что Шуйлер непобедим. Но мне кажется, что на сей раз он ухватил кусок не по зубам.
Я тут же думаю, не знает ли Шуйлер правды о Блэквелле, но отказываюсь от этой мысли. Мертвецам, чтобы узнать мысли человека, надо его коснуться. И чем дольше длится контакт, тем интенсивнее чтение мыслей. Вряд ли Блэквелл допустил бы даже обычное рукопожатие.
Думаю, не сказать ли ей, что Блэквелл – колдун. Но Николас велел держать все в тайне, сказал, что правда обнаружится в свое время. И если Файфер права насчет Шуйлера, это время наступит достаточно скоро.
– Я думаю, что ты права, – говорю я.
Если Файфер и удивилась моему согласию, то не показывает этого. Мы идем вверх по склону, среди густеющего леса, тропа постепенно сужается и наконец совсем пропадает. Шуйлера мы потеряли из виду, и вокруг только деревья. Совершенно непонятно, в какую сторону он мог направиться.