наверняка произошло. Мне впервые приходит мысль, что он мог подвергнуться опасности. Что, если Блэквелл решил, будто он замешан в моем бегстве? Что, если его арестовали? И сейчас пытают?

Мысль эта так меня оглушает, что я натыкаюсь на стену, задевая тяжелую картину в золотой раме.

– Осторожнее! – говорит Джордж, протягивая руку, чтобы поправить покосившуюся картину. – Не ушиблась?

– Все нормально. Должно быть, просто нервничаю. Понимаешь?

Слова вылетают изо рта совершенно неосознанно, но я понимаю, что они правдивы. Действительно нервничаю. Видеть всех этих людей, ужинать с ними. Колдун, который спас меня, парень, который меня вылечил, девушка, которая меня вымыла, шут, который со мной подружился. Я у каждого из них в долгу, и все же они мои враги. Они так добры ко мне, и все же я готовлюсь их убить. Это так путает мысли, что под ложечкой собрался тугой тяжелый ком.

– Понимаю. – Он поворачивается ко мне с сочувственной улыбкой. – Если станет совсем невмочь, просто извинись и уйди. Скажешь, что плохо себя чувствуешь. Все тебя поймут.

– Все будет в порядке.

Джордж пристально смотрит на меня.

– Оглядись вокруг, – говорит он, разводя руками. – Я знаю, ты привыкла к королевскому дворцу, но тут тоже отличный дом. Возьмем, к примеру, вот эту дорожку. – Он указывает на дорожку, идущую по всей длине коридора. Красивая, сплетена из темно-синей, желтой и зеленой материи. – Ее смастерила слепая женщина, у которой нет руки. Не правда ли поразительно? Это случилось больше пятисот лет назад. Конечно, у нее много времени ушло на работу…

– Правда?

– О да, – отвечает он торжественно. – Видишь ли, когда вкладываешь деньги в изящные предметы домашнего обихода, главное – найти ремесленника с наибольшим числом физических недостатков. Тогда можно набивать цену до бесконечности.

Я закатываю глаза, но он идет вперед, даже не взглянув на меня.

– Видишь портрет? – Он указывает на картину, которую я чуть не сшибла, – женщина с мрачной физиономией. – Написан карликом. Приходилось целыми часами стоять на стремянке, чтобы доставать до мольберта. Картины, написанные карликами, стоят втрое против картин, написанных людьми обычного размера.

Я чувствую, как мои губы начинают невольно расползаться в улыбке.

– А эти вот, – Джордж указывает на медные подсвечники, закрепленные на стенных панелях темного дерева, каждый в форме цветка ириса, – ковал кузнец, у которого ни рук, ни ног, одно туловище. Можешь себе представить? Он все это выковал лишь зубами и языком. Исключительные вещи! Попробуй- ка такое оценить.

Я смеюсь – не могу удержаться. Джордж кладет ладонь мне на руку и ведет по коридору. Где-то в середине его рассказа о глухом мастере, вырезающем лютни, я замечаю, что мы уже спустились, стоим посередине огромной прихожей. Прямо передо мной – деревянные двустворчатые двери, по краям их большие окна со средником, и в каждое инкрустирована эмблема из цветного стекла: солнце, обрамленное квадратом, затем треугольник, затем еще круг, который на самом деле – змея, глотающая собственный хвост. Эмблема реформистов.

На самом деле это алхимический глиф: набор символов, у каждого из которых свое значение. Солнце – свет, просвещение, заря новой жизни. Квадрат – физический мир. Треугольник – символ огня, катализатора перемен. Змея же – Уроборос – означает единство.

Объединенные в одно целое, эти символы порождают новый – символ сотворения философского камня, субстанции, превращающей обычные металлы в золото. Этого не реформисты пытаются достигнуть, а алхимики, но конечная цель одна и та же: перемена. Они хотят добиться в Энглии перемен: в политике, в умонастроении, в точке зрения на магию.

Это очень похоже на идею о превращении металлов в золото. Главным образом – своей невозможностью.

– Он лютни не слышит, так что ты ни в жизнь не догадаешься, как он ее настраивает, – продолжает Джордж. – Берет за гриф и вставляет его себе в… в чем дело?

Я смотрю поверх его плеча и вижу, что они уже сидят за огромным обеденным столом. Не различаю, кто именно, не могу понять, сколько их. Едва-едва осознаю их присутствие. Потому что то, что здесь происходит, в этой комнате, эта магия… нет.

Делаю шаг назад, еще один. Сердце набирает скорость, живот стягивает судорога – как перед охотой. Только здесь охоты не будет – если я себя не выдам. Я даже сбежать не могу, хотя и очень хочется. Хочется куда-нибудь подальше, подальше отсюда.

Там, где должен быть потолок, нет ничего. Широкий кусок неба, и вся Вселенная клубится надо мной в темноте.

Я смотрю на нее, не в силах отвести взгляд.

Небо темно, черно и пусто, как в ту безлунную ночь, когда меня арестовали. И на этом фоне вертятся звезды: большие и яркие, и маленькие, тусклые. Планеты мелькают между ними цветными шариками, широко, лениво вращаясь вокруг какого-то ярко-оранжевого солнца. Перевожу взгляд на Николаса,