— Открытые опыты? — резко спросил Лебедев.

— То есть? — не поняла вопроса Шэн.

— Незасекреченные?

Шэн широко раскрыла глаза:

— Мы не делали из этого тайны. Кроме того, наши лаборанты давно уже ведут там работы.

— Что все они за люди? — в упор задал вопрос Лебедев. — Впрочем…

Он задумался на минуту, затем неожиданно решил:

— Сам поеду с ними. Доставлю на место на своем экипаже. На месте виднее.

— Можно подумать, что вы, как Николай Петрович, увлеклись «альбиной 117», — пошутила Шэн.

— Это что за красавица?

— Сорт пшеницы, с которым начнет опыты новая машина. Для нее мы подбираем лучший сорт. В районы разосланы специалисты с заданием проверить все сорта скороспелок.

Лебедев, улыбаясь, начал прощаться:

— Замечательно, я вхожу во вкус. Кончится тем, что из летчика я превращусь в ботаника и начну сажать картошку.

— Чтобы сажать картошку, не надо быть ботаником, — засмеялась Шэн.

— Дайте в последний раз полюбоваться вашим храмом науки, — попросил Лебедев.

Внимательно глядел он на эти высокие стены, украшенные портретами в строгих дубовых рамах, на солидные шкафы, полные книг, на широкий письменный стол, где был расставлен бронзовый солидный письменный прибор, на кожаные кресла, на огромное распахнутое окно, через которое лились свет и воздух.

— Нравится? — спросила Шэн.

Лебедев взглянул в черные глаза ассистентки:

— Сейчас я вспоминаю. Сибирская изба, наш штаб, политкомиссар… Я пришел подать ему заявление о приеме в партию. Тогда он рассказывал мне, за что борются большевики. Говорил о том, что будет впереди… Будет радостная, счастливая жизнь. Но к ней надо итти через трудности. Надо набираться сил, чтобы преодолевать препятствия…

Широким жестом обвел Лебедев вокруг:

— И это — хорошо. Это — продвижка, шаг вперед, в будущее. Недаром проливалась на полях кровь.

Наклонил голову, сказал тихо:

— Мы пошли в наступление. Политкомиссар товарищ Малахов был убит. Он не увидел победного воплощения своей мечты.

Остановился в дверях и, еще раз оглядев комнату, сказал твердо:

— Мы должны уметь защищать это всеми доступными нам средствами.

На ранней июльской заре, когда еще только зарозовел далекий край горизонта, с центрального аэродрома поднялся изящный, как стрекоза, «ВО-29». Сделав прощальный круг над аэродромом, аппарат забрал высоту и понесся к юго-востоку.

Каждый раз, когда Груздев начинал воздушное путешествие, он переживал взлет аппарата с новой радостью.

Конструктор любил чувствовать момент, когда аппарат, разбежавшись и чуть покачиваясь, мягко отрывается от земли и взмывает в просторную высь, любил это ни с чем не сравнимое ощущение внезапной легкости и гордой радости за гений человека, завоевавшего небо.

Лебедев с пилотского места глянул вниз. Огромный, еще покрытый ночной синевой город стремительно отплывал в сторону. Вдали виднелась серая полоса реки, громада Дворца Советов. Редкие огни гасли внизу.

В окно Груздев видел, как город поплыл вниз и налево. Стеклянные горбатые крыши железнодорожного депо превращались в крохотную коробочку. Река, будто широкая жестяная стружка, извивом лежала на сизом просторе земли. Аппарат набрал высоту. Полоски городских улиц заволоклись туманом.

Шума мотора почти не было слышно: аппарат был снабжен глушителем системы Лебедева. Это позволяло разговаривать в кабине во время полета.

— Сожалею, что и блокнот украден Штопаным Носом, — оторвавшись от окна, обратился Груздев к Бутягину. — Когда попадет он ко мне в руки, я сверну ему шею.