купальни проникало в мышцы, расслабляло.
Не надо сейчас ни о чём думать. Я прошлёпала по плитам, ступила на гладкие ступени деревянной лестницы. Вода в кадке уже не парила, я осторожно погрузила кончики пальцев – блаженное тепло на грани «горячо» – и запустила руку в тёмную глубину по плечо. Большие мурашки вздыбили кожу, поднимая волоски, но я глубже опустила руку, придавливаясь к горячей деревянной кромке грудью, и мурашки таяли. Давление на соски отзывалось в теле совсем иным теплом, воспоминаниями: как грудь сжимал Саги, жар его тела, щекотное наслаждение проникновения… Разгорячённая кровь бросилась и к низу живота, и к лицу, я смотрела на круги на воде, схлёстывала их…
Стоило ли продолжать эти отношения с Саги? Вроде он и создан для утех без эмоциональных обязательств, нежеланной беременности и интимных болезней – просто идеальное развлечение на время практики. Но от его чувств, поддельные они или настоящие, мороз по коже и сердце обмирало.
Не разобью ли я ему сердце? Меня передёрнуло. Что за девчоночья чувствительность? А я девчонка и есть. Не особо романтичная, но и не совсем бесчувственная.
Вздохнув, я поднялась ещё на ступень и, придерживаясь за край кадки, подняла ногу над водой.
Дверь распахнулась. Оборачиваясь, я качнулась и рухнула в воду. Правое надбровье обожгло, в раскрытый криком рот хлынула вода – ужас остановил сердце. Меня подхватили под грудь и рванули вверх, на воздух.
Вода жгла в носу и горле. Кашляя и отфыркиваясь, трепыхаясь, я судорожно стискивала край кадки и искала опору ногам. Скользкие ступени – твёрдые, жёсткие. Я выпрямилась и, зажав рукой лоб, опустила взгляд на обнимавшую меня под грудью руку в синем мокром рукаве.
Лужи воды на полу блестели рыжими отблесками свечей. Саги тяжело дышал над ухом. Опустил свободную ладонь на край кадки, и на светлую кожу упали алые капли.
Капли срывались с моего локтя. По предплечью змеилась кровь. Я отняла ладонь ото лба: вся в алом! И снова зажала рану. Губы тряслись, голос срывался:
– Ч-что? П-поче… за-зачем ты?
– Лошадь Кателя вернулась без седока, она вся в крови. Тебя вызывают на допрос.
Сердце не просто в пятки ухнуло – оно куда-то очень далеко сбежало.
Не задалась практика.
Глава 31. О важности самообладания
Столько учебников, правил, инструкций написано для штатных ведьм, но, как показывает опыт, самое главное правило: относиться ко всему проще. Без этого прямая дорога к нервному срыву и дому призрения.
Лечебная мазь жгла порез на лбу так, что правый глаз толком не открывался. Памятной ночью я не только весь запас тормозящего средства, но и весь запас хорошей лечебной мази, оказывается, угробила. Плащ хлестал по ногам, его шелест сливался с шелестом шагов. Холодный сумрак коридоров ратуши окутывал меня, проникал под одежду, в сердце.
Незнакомый стражник шёл впереди, другой – почти дышал в затылок. Жезл пришлось оставить у входа. Хотя к исчезновению Кателя я точно не имела отношения, и это могли подтвердить сразу два аристократа, внутренности противно сжимались.
Допрос – как много в этом слове жуткого.
Мчась по многодверному лабиринту, я проваливалась в прошлое, в тёмный лабиринт под столичным дворцом правосудия: просторный зал, пудреные парики, белые, с чёрными прорезями глаз и ртов маски семи судей, старческие руки в кружевах манжет, блеск придворных одеяний. В королевском дворце шёл бал, и я понимала – эти люди скоро будут веселиться, пить вино, сплетничать, но здесь и сейчас…
Тряхнув головой, я вернулась в ратушу Холенхайма. Сквозь узкие стрельчатые окна в небольшой холл падал блеклый свет. Эхо шагов здесь было тише, чем под столичным дворцом правосудия. Мы свернули налево. Ещё один коридор, двойные двери и хмурые стражники в добротных доспехах. Кровь отхлынула от лица, наверняка я ощутимо побледнела, но вскинула голову.
Я не виновата, надеюсь, сегодня это зачтётся – должно же когда-то везти. За пять шагов до дверей стражники их распахнули, и я сбилась с шага, всматриваясь в зал…
Судебный зал Холенхайма в сравнении со столичным был маленьким, а судьи, восседавшие за длинным под чёрной скатертью столом, не надели церемониальных масок…
Посередине улыбался Дайон де Гра и, кажется, едва удержался, чтобы приветственно не помахать. Слева со скучающим видом сидел старик в пенсне. Справа – непропорциональный молодой мужчина с волосами мышиного цвета опиливал ногти пилочкой и едва
