И переодеться надо.
От отвращения и страха меня замутило. Саги мрачно предложил:
– Давай утром.
– Карту! – Я пошла на него, но он не сдвинулся с места, и я врезалась в широкую, крепкую, как камень, грудь, ударила кулаками: – Карту! Дай карту, немедленно!
Я ударила ещё дважды, и Саги перехватил запястья. Пахшие яблоками пальцы, сколько ни дёргалась, ни на волос не разомкнулись. Нечеловеческая сила.
– Мияна, просто хочу напомнить: у тебя контракт, сбежишь – станешь преступницей.
Вскинув голову, я уставилась в разноцветные глаза. Саги продолжал:
– Гауэйн многое для тебя отложил, его слишком задели, и он играл с огнём. Один прорыв уже был, могут быть другие. Что делать простым людям? Ты понимаешь, что из-за твоего побега погибнут люди? Обязательно погибнут!
– Да не собираюсь я убегать! – Я опустила голову. – Знаю, что я здесь нужна.
Иначе бы сбежала. Да, выбора нет, ведь из-за решаемой проблемы я людей не брошу. От этой мысли почему-то стало легче дышать.
– Тогда куда собралась? Зачем? – Саги прижал мои кулаки к своей груди: на чёрном фоне руки казались бледными и хрупкими, даже у него.
– Проверить надо кое-что, – вот бы упереться лбом в его грудь и пожаловаться на собственную глупость.
– До утра подождёт?
Я помотала головой. После инициации магия будет восстанавливаться значительно быстрее, но не мгновенно. Терять ночь глупо, особенно теперь, когда к утру я рискую не наскрести магии на простейшую защитную печать. Я выдохнула:
– Не…
Спина вдруг оказалась придавлена к открытой створке, Саги наклонился – волна жара хлынула от моих властно размыкаемых языком губ, руки и колени ослабли. Запястья вдруг оказались на свободе, ладони Саги – на моей груди. Пальцы стиснули её, и голова пошла кругом, губы открылись, пропуская язык. Я зажмурилась, утопая в ощущениях: глубокий поцелуй, руки, пробиравшиеся под лиф к соскам, сдавившие их, щекотное пламя внизу живота и приятная томительная влажность между подгибавшихся ног. Отступив, увлекая меня за собой, целуя, Саги задёргал шнуровку платья.
Я потянулась обхватить Саги ногой, прижалась плотнее, и в шею, прямо в ярёмную ямку, кольнул амулет.
«Что я делаю?» – я стиснула зубы и язык Саги.
Отскочив, Саги зажал ладонью рот. Красивое лицо некрасиво заливал багровый румянец. Вытаращенность сине-фиолетовым глазам тоже не шла.
Приятный жар возбуждения сменялся мерзкой ломотой внизу живота.
– Карту и коня, – прошептала я, чуть не совершившая величайшую глупость в мире.
Глаза Саги холодели, из лица уходила кровь.
– В другой раз, – зачем-то пообещала я, и на сердце стало спокойнее и теплее. – Закончим в другой раз.
Я слабо улыбнулась:
– Обещаю.
И зачем? Зачем я это сказала? Зачем подошла и положила ладонь на его прижатую к губам тёплую руку, зачем погладила по щеке и провела кончиком пальцев по тёмному разводу клейма? Почему Саги так нежно на меня посмотрел? Ноги отказывались уходить, дыхания не хватало, сердце сжимало в тиски.
Убрав руки за спину, на миг зажмурившись, я повторила:
– Мне нужна карта. И оседланный конь.
– Хорошо, пойдём, – развернувшись, Саги быстро зашагал прочь.
Холод и тоска мутили разум, мешали дышать. Секунду бы передышки – собраться с мыслями.
Забиться бы под одеяло и проснуться в доме родителей беззаботной девочкой в уюте и тепле. Или хотя бы в институте.
Чем дальше уходил Саги, тем холоднее становилось. Но я должна думать о холенхаймском маге и соблазнить его любой ценой.
Глава 24. В которой в дело вступает последний маг Холенхайма
Государство обеспечит лишь минимальные потребности инициации, постарайтесь решить вопрос самостоятельно.