Иногда, на краткие сладостные минуты, чудился родительский дом, любимая спальня в розово-голубых тонах и голос няни- гомункула, мелодично читавшей сказки, но его прорывал голос Матиса:

– …нет, это был хотя и закономерный, но странный союз: госпожа Полина, скажем так, была девушкой свободолюбивой, говорят, она обет безбрачия дала в храме непорочной покровительницы птиц…

Я крепче стиснула луку седла. На миг меня окружили стены родной спальни, а потом стало темно и шумно от стрекота насекомых и пения проклятых соловьёв.

– …да и любила она его, хоть и был он совсем неблагородным – охотник, фермеров сын, вот кто он был. А с другой стороны, вроде и правильно. Любовь любовью, но он десять лет как погиб, пора было род продолжать, не оставлять отца без внуков…

Голова склонялась на грудь, я честно пыталась сосредоточиться на голосе неутомимого – ради всего святого, он же должен ослабеть после атаки клеща! – Матиса, но что-то пропустила.

– …господин Мосс очень даже непрост, раньше его семья правила этими землями…

Язык связала дикая усталость, я слушала. «Цок-цок», – стучали о дорогу копыта, меня качало из стороны в сторону.

– …тогда был какой-то скандал с молодым наследником, он отказался предоставить магов Холенхайма на фронт, говорил, здесь они нужнее, а война в самом разгаре была, не до прежних заслуг, вот их и лишили графства, а уже после войны передали землю и титул оборотням – они же отличились в боях.

– Как интересно, – промямлила я, стягивая на груди плащ, но ночной холод пробирался под него…

Ну почему я не инициировалась, а? И что делать, если ситуация выйдет из-под контроля? В брешь одного из заклинаний уже поползла чёрная ржа, подождали бы немного – была бы мне практика активной борьбы. Может, Гауэйн хотел показать, как латать прорыв?

Голова упала на грудь, я позволила дрёме меня окутать. В клетке слабо билась истощённая птица с синими крыльями, в её тёмных глазах читалось осуждение, и сердце замирало, ломило от жалости, в горле застрял страшный крик: «Прости!» Вздрогнув, я открыла глаза: в сумраке мельтешила дорога, желтела грива бодро шагавшего коня.

– …да и семья эта, Перрены. Вот чего они вдруг к нам переехали? Откуда взялись? Они сами по себе странные были и, говорят, с Моссом что-то не поделили, ещё когда госпожа Полина с их старшим сыном за ручку ходила.

Впереди мерцали огоньки надвратной башни.

– Почти приехали! – блеснули в улыбке зубы Матиса.

Я старательно улыбнулась в ответ.

– Ты в порядке? – Матис так близко подвёл гнедого, что колени соприкоснулись. – Того гляди с коня упадёшь.

Спасибо, что заметил, дорогой, я уже час так болтаюсь. Не удержавшись, я широко зевнула и, потянувшись, чуть отвела рыжего:

– Хороший ты спутник. Так рассказываешь дивно, что можно всю дорогу проспать и не заметить.

У Матиса вытянулось лицо, фыркнув, он припустил гнедого. Рванувшись вперёд, рыжий опередил его на полкорпуса, но я, подскакивая в седле, уже тянула поводья:

– Тише, тише!

Рыжий крутанулся вокруг оси и, пританцовывая, двинулся к воротам. На парапет справа от надвратного фонаря опирался стражник:

– Пароль, голубки?,– улыбнулся он во все зубы.

Сквозь сумрак в его взгляде мерещилось плотоядное предвкушение своей очереди со мной позабавиться.

Обломается.

– Полнолуние, – запрокинул голову Матис, его гнедой вскидывал хвост и поводил головой из стороны в сторону.

– Подозрительного ничего не видели? – лениво продолжил дежурный.

– Открывай ворота, – подбоченился Матис и шире расправил плечи.

– А раньше приехать не могли? Почему из-за ваших развлечений честные люди должны ночью по крутым лестницам бегать да с тяжёлыми замками возиться? – Он глумливо улыбался, глядя на выпятившего грудь Матиса. – Или возомнил о себе невесть что? Ты, конечно, теперь не невинный мальчик, а мужчина, но…

– Открывай! – Голос Матиса испуганно звенел.

Его со мной отправили в святой уверенности, что я его невинности лишу? Ой, ну ситуация… В груди защекотало, я пыталась сдержаться, но смех вырвался и в тишине ночи казался слишком громким и звонким.

Матис поник, ниже нахлобучил шлем.