Я смутилась. Нехорошо получилось, надо было хоть предупредить.

– Правильно, что сбёгла, – Авдотьевна хлопнула руками по бёдрам. – Нечего молодой девке там делать, тем более парень у тебя такой видный.

– Вода? Уверены? – переспросил специалист.

– Конечно, – женщина всё же смутилась. – А эти, – она снова погрозила дороге, – даже на порог не пустили, всего полбидончика отжалели, словно не спи… не воду, а амброзию разливают. Носятся, как куры по двору, дорогую пропажу ищут. Ага, Бог в помощь, – громко крикнула тётка.

– Кстати, о пропаже. У нас тут сотрудник исчез. Высокий такой, худой, в коричневой куртке. Не встречали?

– Твой Димка, что ли? – повернулась ко мне женщина. – Нет, не видала, да и где тут у нас блудить.

– Он людей пошёл опрашивать, – Илья предпочёл пропустить намёк на «моего Димку». – Где остальные жители? Почему не выходят, не открывают?

– Я-то в монастыре была, – повторила Авдотьевна и, поставив многострадальный бидон, принялась перечислять, загибая пальцы: – Тая в больнице, Сафа тоже. Они у нас каждый год там отлёживаются. Обычно, правда, зимой, да сейчас раньше вышло, фельдшерица их уговорила, мол, ложитесь, пока места есть. В кардио… кардиохилогию, в общем, к сердечникам их на этот раз занесло. А в прошлом году в эндюк… эндокр… черт, нервы вроде лечили.

– Дальше.

– Остальные на месте, – покладисто ответила тётка, – Корнеич со Снегирем наверняка в лес ушкандыбали. Корнеич по дрова, а Снегирь с надзором, чтоб здоровые деревья не рубил, он же бывший лесник. Грибов наверняка наберут, – Лисивин дёрнул головой, и женщина тут же продолжила: – Коровиха точно дома, только она нам через раз открывает, а чужих и вовсе не жалует. Старая уже, да и с причудами. Давеча нечистая сила ей мерещилась за околицей, вчера, как пить дать, инопланетяне приземлялись, сегодня наверняка снежный человек на огонёк заглядывал. Кто ещё? Пень. Ну, этот дома, где ж ещё. С перепоя мается, ждёт, поди, вернусь и налью. Как помочь за водой сходить, так нет никого. Вот ему! – Дороге был продемонстрирован внушительный кукиш. – Хотя мужичок он хлипкий, бидончик и то не донесёт, переломится.

– Какой дом? – спросил специалист.

– Вон тот, предпоследний, у которого крыша на соплях держится.

Не знаю, как насчёт соплей, но крыша у предпоследнего дома действительно имелась, старенькая, покрытая рваным рубероидом. Обычный пятистенок без наружной отделки, построенный по принципу «стоит, и ладно».

Бидон был забыт. От удара Авдотьевны доски двери прогнулись.

– Открывай, старый хрыч.

Отвечать ей не спешили.

– Человек пропал, а тебе и горя нет, – тётка заглянула в мутное, годами не мытое окно, – непростой, между прочим, человек. Из псионников. А ты у нас один в деревне оставался, ограбил, поди, да и прикопал в подполе, потому и таишься. Честному человеку скрывать нечего.

Такого оскорбления душа затворника не выдержала. В доме что-то зашебуршало, хрупнуло, стукнуло, и претендент на звание «честного» открыл дверь.

Да, бидон такому действительно доверять не стоило. Маленький, ниже меня мужичок, вызывающий откровенную жалость, скорей всего, из-за выражения искреннего страдания на лице, карие глаза, как у побитой собаки, трясущиеся губы и руки. Жиденькие волосёнки неопределённого цвета вихрами обрамляли голову.

– А… дотьевна, – с придыханием прошептал Пень и пошатнулся.

Я была уверена, что он непременно вывалится из проёма, и даже сделала шаг назад, но он ухватился за створку и выстоял.

– Авдотьевна, – второй раз получилось лучше, и он, мучительно сглотнув, продолжил: – Ты чаго, а? – отсутствие словарного запаса лихо компенсировалось мимикой. – Не я его… того…

– А кто ж? – наседала тётка.

– Не-не-не знаю, – заблеял Пень.

– А откуда тогда знаешь, что его… это, того.

– Ты сказала, – совсем запутался мужик.

– Тьфу, – женщина в сердцах сплюнула, – пошли ко мне, что ли, – она покосилась на Илью, – там и поговорите с этим деятелем.

Мужичок всхлипнул, хрюкнул, но с готовностью засеменил за тёткой, как верный пёс, даже вперёд забежал, чтобы дверь