– Ни черта тебе не ясно, – столичный специалист сжал кулаки, – но это к лучшему. Чем бы ни руководствовался Сергий, но я ему помог. Даже дипломат одолжил, а то он хотел бумаги в одном пакетике в землю закопать. В подвал я не спускался, слышал, как он там что-то колотил, но не видел. Это всё, что я знаю. Теперь действительно всё.

– Зачем он вообще тебя с собой взял?

– Для страховки. Привязку тогда ещё не установили.

Демон задумчиво оглядел улицу. Солнце уже встало, чистыми лучами разгоняя остатки тумана. Сквозь него, как сквозь кальку, проступили неряшливо-чёрные линии домов и заборов. Почему он раньше не обращал внимания, как здесь грязно? И дело не в размытой осенними дождями дороге и черноте огородов. Даже деревья казались замызганными. Редкие листья не только пожелтели, но и почернели, скрутились, съёжились, словно их держали над огнём.

– Ну что, мы снова на одной стороне? – спросил Лисивин.

– Возможно.

Дмитрий достал телефон и с минуту хмуро разглядывал дисплей, словно гипнотизируя. Ему нужны были хоть какие-то результаты. Пусть ребятам повезёт. Аппарат молчал, и Станин убрал его обратно, так и не нажав ни единой клавиши.

– Надо по соседям пройтись. Расспросить на случай воздействия нашего пропавшего. У них, конечно, и своих хвостов достаточно, но чем черт не шутит. Парень где-то здесь, возможно, кто-то из местных знает место, которое другие блуждающие обходят стороной, место, где они никогда не атакуют, – Демон выпрямился.

– Знаешь здесь кого? – энтузиазма в голосе Лисивина не слышалось.

– Было дело.

– Тогда иди. А я, – специалист огляделся, – что-то не в настроении общаться.

Чтобы пройти из конца в конец единственную улицу деревни, много времени не нужно. Неспешный шаг. Остановка. Ещё один. Несколько метров туда и обратно. Высокий, опрятно одетый мужчина выделялся на грязной деревенской дороге так же, как и пьяница в воскресном хоре. Не тот человек. Не то место. Зачем он месит чёрную грязь своими дорогими кожаными ботинками? Туда- сюда.

Дмитрий сам не смог бы внятно ответить спросившему, если б таковой и нашёлся. Смотреть на хмурого мужика, который то ли заблудился с похмелья, то ли решил измерить дорогу, куда интереснее, чем помогать. Что ж, смотрите. Смотрите. И не говорите потом, что вы не видели. Свидетели, чтоб вам.

Ещё несколько шагов. Ожидание томительно. Улица кончилась. Вместо того чтобы постучаться в ближайший дом, Демон развернулся и сделал шаг назад. Первый из скольких? Демон сбился со счета.

Пока он тут шатается, что-то происходит. Как всегда. Люди спят, едят, разговаривают, занимаются сексом, плачут, смеются, работают, убивают.

Ему нужно время. Нужно подумать, прокрутить только что состоявшийся разговор и решить, чему верить, а чему нет.

Дмитрий сделал три размашистых шага. Нельзя торопиться, нельзя ошибиться. До дома Нирры пятьдесят метров.

Много было сказано, нужного и ненужного. В ворохе правды легко спрятать маленькую ложь. Очень маленькую и очень важную. Нирра не знала о подмене девочек, она ничего не могла ему рассказать. Не знала о смерти той, что носила Злата. В этом он уверен. Знал Сергий. Уж не поэтому ли он оставил младенца безымянным, чтобы не устанавливать привязку, не обращаться к матери. Вы с ним спрятали документы. Лисивин соврал в такой малости, Дмитрий начинал думать, может, это и не малость.

Он всё шёл и шёл. Машина. Дом. Участок. Пора. Надо решать, на одной вы стороне или на разных.

Изменения в пространстве Станин уловил скорее подсознательно, срываясь с места, едва почувствовал первые отголоски энергии. Запах пепла, тлена, старости, боли и страха – всё сразу и ничего. Для людей этих запахов не существовало.

– По одну сторону баррикад, говоришь, – почти прорычал Дмитрий, – значит, самое время взобраться на них и оглядеться.

Он всё ещё продолжал бежать, когда позвоночник обожгла боль. Тонкая, как паутина, нить канала, невидимая, но ощущаемая горячей иглой в костях, вошла в основание черепа. Кто-то устанавливал с ним контакт. И этот кто-то был мёртв. Отрезать. Псионник взмахнул рукой, резкий росчерк энергии расплылся бесформенным пятном. Опоздал.

После обеда сильно похолодало, я замедлила шаг и обхватила себя руками за плечи. В обители время не играло никакой роли. Как и утром, у каждого было дело: кто-то копошился в огороде, кто-то кормил высыпавших из сарая кур, кто-то сгребал опавшие листья. Никто не окликнул новенькую, ни когда я пересекла двор, ни когда открывала калитку, ни когда уходила. Здесь не тюрьма для тела, здесь тюрьма для разума.