– Нет, – звуки стали стихать, – всем не поможешь. Сейчас она не примет помощи ни от кого.

«Всем не поможешь», – какая мерзкая фраза. Уходя, я оглянулась на дверь раза два.

Три минуты потребовалось специалисту, чтобы выяснить адрес Веснявина, и десять, чтобы добраться до частного сектора, вплотную лепившегося к высотным многоэтажкам. Коробки из бетона и стали сменились приземистыми деревянными постройками, асфальт дорог – бугристым замерзшим песком, городской гул – хрустом лопающегося под колёсами льда.

Дверь открыли сразу, словно ждали. Парень, виденный мной один раз в жизни, за прошедшие два года вырос. Разница между четырнадцатью и шестнадцатью была очевидна. Он по-прежнему остался прыщавым подростком, но теперь я бы его так просто из автобуса не выкинула. Худой и сутулый пацан был выше меня на голову.

– Чего надо? – спросил он ломким голосом.

– Того, – Гош пнул дверь и бесцеремонно ввалился в прихожую, – родители дома?

– Нет, а чё?

– Ничё, советую позвонить, – Гош достал корочки. – Корпус правопорядка.

– Да ладно, – Лёшка близоруко сощурился, – я ничего не делал.

– Что у тебя с Эилозой Тавриной произошло?

– Ничего, – парень оглянулся куда-то вглубь квартиры. – Она давно умерла.

– Два года и три месяца, – вставила я.

– Мне вызвать службу контроля? – уточнил Гош.

– Нет, – парень снова оглянулся. – Послушайте, чего вам от меня надо? – вопрос прозвучал беспомощно.

– Гош, выйди, – попросила я.

– Зачем?

– Она здесь, – я повернулась к пацану, – где твой кад-арт?

Веснявин машинально поднял руку к груди и провёл пальцами по футболке. Камня разума не было. Именно так любит общаться Эилоза.

– Буду за дверью, – кивнул псионник и, пристально посмотрев на парня, вышел на крыльцо.

– Она этого не забудет, – сглотнул пацан и повёл меня по полутёмному коридору.

Я разглядела очертания плиты и мойки – справа располагалась кухня. Слева – пара закрытых дверей, стена с растительным узором обоев, под ногами линолеум. Обычный дом обычной семьи.

– Она в меня влюбилась, – выпалил Лёшка, прежде чем взяться за ручку очередной двери. – Ну, может, и не влюбилась, так, запала, а я парням рассказал. Они ржать начали. Элька ревела и со мной не разговаривала до самого… того.

Я вытолкнула её из автобуса и получила хвост, а этот оплевал чувства и удостоился лишь редких нерегистрируемых посещений. А ещё говорят, высшая справедливость существует.

Веснявин открыл дверь. Эилоза стояла посреди комнаты, невысокая, хрупкая, почти красивая, вечно обречённая общаться с теми, кого ненавидит. Увидев меня, она не удивилась, не задала ни одного вопроса. Мёртвые лишены любопытства и эмоций, за исключением ярости.

– Поговорим?

Она молчала.

– Знаю, почему ты не приходишь. Знаю, что подсунули мне в дом, – я остановилась напротив. – Ты сказала: «Много чего» случилось, может, теперь расскажешь?

– Нет, – она смотрела только на парня.

– Нет? Тогда ты не вернёшься. У тебя останется только он.

Я врала, лоскуток уже изъяли, и ничто не мешало ей прийти в гости. Люди, в отличие от блуждающих, умеют врать весьма неплохо.

Девушка, почти девочка, повернулась.

– Она приходила.

– Кто?

– Тень.

– Эилоза, пожалуйста, – попросила я, – кто?

– Она была тёмной. Совсем. Сквозь неё не видно тумана.

– Мужчина? Женщина?