– Зато ее сплетни скандально-несолидные, – парировала страж, у которой, по-видимому, на издание был собственный зуб.

– Ну что, готова?

«К чему?» – я так спросить и не успела. Вопрос инквизиторши был чисто риторический, потому как мгновенно вспыхнул переход портала.

В следующую секунду мы уже стояли в беломраморном зале, освещенном сотнями канделябров. Подумалось: «И почему многие аристократы предпочитают вычурность и излишний лоск, позолоту с закосом под старину практичному и лаконичному хай-теку? Наверное, оттого, что зачастую эта старина – единственное напоминание о доблести предков рода, раз уж потомкам ныне нечем блеснуть. А современный минимализм – как белый лист. И чтобы заполнить его пустоту, нужны незаурядный ум, изрядная отвага и доблесть (а может, и подлость) – качества выдающиеся, редкие среди аристократических посредственностей изживших себя сиятельных родов».

С такими невеселыми мыслями я шла по лестнице, устланной красной ковровой дорожкой. Впереди слышались щелчки затворов объективов, тот особый шум суеты, что характерен лишь проникающей везде, как тараканы, вездесущей журналистской братии.

– Ну, до встречи, – то ли напутствие, то ли прощание, и Катарина поспешила удалиться.

Я же неспешно поднялась по ковровой дорожке, на входе продемонстрировала магический жетон охраннику и затесалась в пеструю журналистскую толпу. Здесь были импозантные дамы и кавалеры – этакие придворные сюжетники, и охочие до истины полевики – голубые воротнички, и жадные до сенсаций, живущие скандалами желтопрессники. В числе последних была и я.

Рыжие всполохи магического пламени, то застывающие, будто на фото, то с новой силой вспыхивающие прямо на паркете в ритме фламенко, были гораздо эффективнее плюшевых красных ленточек, которыми обычно огораживают пресс-зону. Хотя бурлению внутри журналистской братии это ничуть не мешало, скорее даже наоборот. Акулы пера изнывали в нетерпении, окидывали цепкими взглядами пятерку магов, что восседала в президиуме, косились на ораторскую тумбу и вполголоса обсуждали причину столь экстренного сбора. Но как только в поле зрения показался див в сюртуке покроя начала прошлого века, смолкли и стрекот затворов камер, и разговоры. Лишь благоговейный шепот: «Сам глава ордена Смотрящих» – мазнул слух.

Пока этот странный демон быстрым, уверенным шагом шел к тумбе, у меня создалось впечатление, что он как будто состоял из одних костей, сухожилий и нервов. Такой умеет контролировать себя, каждый мускул своего узкого, сухощавого до худобы лица и в минуты эйфории, и на похоронах. Белая рубашка, галстук с затейливой булавкой в виде кадуцея – это мог бы быть лорд, сошедший с картины прошлых столетий, если бы не рога и хвост, выдающие его магическую сущность. И взгляд. Слишком волевой, такой не встретишь ни у нынешних денди, ни у современников Диккенса и Морриса.

Его голос оказался таким же властным и не терпящим возражений, как и внешний вид:

– Дамы и господа, перед тем как объявить, по какому поводу мы все здесь собрались, разрешите мне от лица ордена принести извинения за спешку. Но дело не терпит отлагательств. Завтра должно было состояться избрание нового Распределителя среди пяти достойнейших, чей дар хоть и не идет в сравнение с талантом предшественника, но все же чуть более к нему приближен, чем у остальных магов. Однако, как стало известно буквально несколько часов назад, в нашем мире есть тот, кто по силе превосходит любого из собравшихся в этом зале. – Он выдержал паузу, приличествующую моменту, давая представителям четвертой власти переварить услышанное, и продолжил: – Опережая ваши вопросы: это юноша с даром истинного комбинатора вероятностей. Физически здоровый, о чем свидетельствуют данные магомедицинской экспертизы.

Его слова произвели такой фурор, что на минуту представители чародейской прессы все же не смогли сдержать комментариев: как же – впервые за всю историю накануне выборов такой резкий поворот.

Мне же не было дела до взявших след сенсации гончих (хотя, судя по поведению некоторых, были среди журналюг и борзые) пера и бумаги. В эти краткие мгновения тишины я внимательно смотрела на квинтет сиятельных, чьи взгляды напоминали пятерку скрещенных шпаг.

Они сидели рядом, как присяжные на суде, хотя мне бы хотелось видеть одного из них на скамье подсудимых. Вот только кого именно? Первое впечатление часто самое верное, особенно когда тот, кого ты желаешь увидеть с истинным лицом, ошарашен, удивлен.

Взгляд – как вздох. Краткий, но пытающийся вобрать в себя все. Время, словно поделившееся на пять ударов сердца, замедлившееся до тягучей янтарной смолы.

Раз.

В годах, но еще не старик, сутулый, с выцветшим взглядом и желтыми ногтями, какие бывают у заядлых курильщиков. Умный, проницательный, повидавший многое и оттого осторожный, чем и опасен вдвойне. Похоже, это и есть тот самый Барто. Мог ли он разыграть эту комбинацию с Лимом? Да запросто.