лицами малеванными не говорят сами, что сидит в деревянном коробе человек особый да руками шевелит. И с того пляшут куклы, кривляются.

Выходит, что бабка моя…

– Нет, – Люциана Береславовна поморщилась. – Я вам рассказываю про нюансы данного типа ментальной магии именно затем, чтобы вы поняли. Ее не контролируют в полной мере. К счастью.

– Отчего?

Я наклонилася и заглянула в выпученные бабкины глаза.

Ох и злится же ж!

Моги хоть пальчиком шевельнуть, уж шевельнула бы… а лучше б вскочить и за оглоблю… как тем разом, когда пьяненький мужичонка на ярмароке пристал с дурною разговорой, что-де нелюдей всяких надо на кострах палить.

И всех, в ком кровь нечеловеческая имеется.

Ох и разошлася ж она тогда…

…к счастию, оглоблев в покоях Люцианы Береславовны не было.

– Оттого, что, вновь же, полный контроль над разумом дает и полный контроль над телом. Он бы слышал все, что слышала она… видел… понимал… и, поверьте, осознав, что его… кукла, скажем так, обнаружена, просто остановил бы ей сердце.

Божиня-матушка… это ж что такое деется!

– Но вновь, Зося, – чуть громче прежнего произнесла Люциана Береславовна, – повторюсь: полный контроль – явление крайне редкое. От магика требует и сил немалых, и усилий, и полной сосредоточенности. Даже не знаю, кто из ныне живущих на подобное способен… и если способен, то тратить такую прорву энергии на деревенскую старуху…

Она плечиками пожала.

А бабкины глазища полыхнули гневно. Ага, мнит себя не деревенскою старухой, а цельною царскою тещей. От погоди ж ты… не знаю, зачаровали тебя, дражайшая Ефросинья Аникеевна, аль собственная дурость на столичном жилье поперла, но оклемаешься и побеседуем.

– Здесь мы имеем дело с куда более частым явлением. – Люциана Береславовна пальчиками по крышке резной провела. – Называется оно – элементарное внушение. Хотя с точки зрения реализации ничего элементарного в нем и близко нет.

Бабка глазыньки выпучила гневно.

– Это воздействие тонкое, оно не вторгается в границы личностного восприятия. Скорее уж оно корректирует… скажем, если человек ненавидит… варенье… ему нельзя внушить любовь к этому варенью.

От же ж сказала! Хоть премудрая женщина, да только разве ж бывает такое, чтоб живой человек варенья не любил? Конечне, если сварено оно погано иль подбродило слегка, иль еще плесневеть начало, то да, но чтоб само по себе…

– Но если варенье ему по нраву, то можно сделать так, чтобы он хотел его… и только его, чтобы не принимал иной еды, кроме варенья.

Этак же ж и ноги протянуть недолго!

Варенье – дело, конечне, хорошее, особливо ежель малиновое да из дикой малины, тогда оно особливо духмяным выходит. А еще бабка при варке пенку снимает по-особому, и как закипит, то сыплет травки, какие – и мне того неведомо, только выходит варенье сие прозрачным и легким, и сладким, и полезным зело для здоровия.

Но чтоб только его ести…

– Да, – Люциана Береславовна покачала головой, – с образным мышлением у вас тоже беда. Возьмем иной пример. Вашу любезную родственницу.

Бабка моргнула и глазыньки закатила, ага, знать, помирать собралася. Она у меня еще та скоморошья душа, на памяти моей помирать бралася дважды. Первый раз, когда я, котомку собравши, решила идти счастия искать. Недалече, в соседние Кузьминки, до которых всего-то верст семь напрямки, ежель через старый ельник.

Правда, шел мне двенадцатый годок, и только я себе взрослою мнилася, а была дура дурою…

…бабка тогда с оханьем и причитениями слегла.

И целую седмицу я по хате хлопотала, с хозяйствием возилася. А там и корова, и порося, и куры, и травы бабкины, которые сушить надобно, варушить да перетряхвать. Огорода опять же. К концу дня я на лавку падала бездвижно.

Какие Кузьминки?

Мне б до отхожего места доползти б.

Еще и бабка охала…