Я волосья чесала гребешком резным и на бабку свою старалася не глядеть.

Не думать.

Чего с нею утворилося?

Приболела? Воздух, баили, в городах дурной, дымный и тяжкий, смрадами многими пропоенный. От такого в организмах помутнение случается, порой и головы пухнут.

Бабкина пухлою не выглядела.

Да…

Спросить? Люциана Береславовна встала у окошка. Будто не просто стоит, пейзажью любуется, аль выглядывает кого. Про бабку мою и забыла…

И про меня.

Я ж, как и было велено, косу заплела, чтоб волос к волоску… не ведаю, чего мы там чертить станем… может, ведает Люциана Береславовна какое заклятие, чтоб бабку в розум вернуть? А то ж неудобственно перед людями будет.

Теща царска.

Она ж лежит ни живая ни мертвая.

Глаза открыла. В потолку пялится. Дышит… дышит. И сердце бьется в грудях. И… и ведаю я, сама от так же ж лежала, слыхала все, а шелохнуться не способная была. Небось очуняет и жаловаться полетит.

К Фролу Аксютовичу.

Аль к Михайло Егоровичу даже. И не поглядит, что он цельный ректор и работы своей имеет. А как станут разбираться, то и меня кликнут.

Что тогда говорить?

Не, мыслею я, чего б там Люциана Береславовна ни удумала, творить сие надо побыстрей, пока заклятье бабку не отпустило…

– Все. – Гребешок тоненький, резной, я в стороночку отложила, косу за спину перекинула. Платие, как могла, огладила.

– Хорошо… – Люциана Береславовна скользнула по мне холодным взглядом. – Подайте, будьте столь любезны, коробку с полки. Красную.

Это она про шкатулку?

Вижу.

И впрямь красная. И тяжкая, будто из железа сделанная. Я с любопытствия по крышке постучала. Ан нет, деревянная… каменьями груженая?

– Ох, Зослава, – Люциана Береславовна головой покачала. – Чувствую, тяжко нам с вами придется.

Ага, я то же самое чую. Как есть, упарюся я с нонешнею наукой. Вона, ничегошеньки пока не сделали, а ужо взмокла, что рубаха к спине прилипла.

– Ставьте от сюда, – Люциана Береславовна подносик подвинула. – И слушайте внимательно… подчинить человека чужой воле можно, но это дело непростое, многих сил требует. И что хуже – постоянного контроля.

Она сама шкатулку отперла.

Без ключа.

Тут натиснула, там повернула. Пальчиком прошлась по цветочкам резным, и щелкнуло вовнутрях чегой-то, крышечка и отпала.

– То есть вам придется быть рядом с человеком, которого вы подчинили, неотлучно…

– И в уборной?

Это, мыслю, неудобственно. В Акадэмии-то уборные велики, там и двое, и трое поместятся, коль телом не зело богаты, а вот в Барсуках у нас стоят махонькие, там и одному не повернуться.

– И в уборной, – Люциана Береславовна усмехнулась. – Или рядом с уборной. Не дальше пяти-семи шагов от объекта. А такая близость у многих вопросы вызовет. Опять же, объект подчинения придется контролировать во всем. Говорить ему, куда идти, когда остановиться, садиться или стоять… какие слова произносить. Это будет уже не человек, а… скажем, кукла. Видели, как скоморохи представления дают?

Видела.

И зело любила в годы младые бегать, когда в Барсуки аль в барскую усадьбу приезжал возок скомороший расписной, а в ем – и балаганщики. И дивно мне было глядеть на представление. Нет, ныне-то разумею, что чуда в ем ни на медяшку, что куклы резные с

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату