будет?
Ладно бы светлым да ясным, чтобы отлегло от сердца, да и, глядишь, придет кто… уберет тварюку, раз уж мы с нею управиться неспособные. Она, верно, об том же подумала и черепушкою по щиту саданула. Да так, что тот загудел…
Евстигней встрепенулся.
Плечо потрогал.
– Спасибо.
– Да не за что. – Кровить оно перестало, знать, и вправду хорошим было заклятье, да только все одно рану промыть бы. Да и мази окопниковой наложить, чтоб не загноилося. А то ж когти тварь не мыла.
– Мне кажется или она что-то задумала?
Тварюка поднялась и обошла щит. Она трогала его лапой, осторожненько этак… и трогаючи, бормотала чегой-то, знать бы, чего.
Шкура тепериче светилась вся…
И тварь, упавши на землю, потерлась о щит боком.
…по щиту поползли искорки.
– У нее мозгов нету, – я точно знала, мне Ильюшка сказывал, а он – книжная душа, чего сам не видывал, об том читывал.
– Но пакостить ей это не мешает.
Тварь заурчала и потерлась другим боком.
– Зося…
А я чего?
Я ничего… щит держится.
Только что-то неспокойно душеньке моей. Небо светлеет и светлеет… скоро и солнце появится, всякую нечисть прогоняя…
– Зося, скажи… твой щит… у тебя базовая стихия – огонь, верно? Если предположить…
От тут я и увидела, об чем он говорил.
Тварюка рушила мой щит!
Нет, не так… она из него силу тянула! Да это ж… это ж… как с докладу моего! Про силы который, про взаимодействие… я ж читала… точно читала…
Что там было?
Огонь и вода… вода и огонь… одно с другим не уживется, но в твари воды нету… и ветра, и земли. Ее сила мертвая, а про такую ничегошеньки в книгах писано не было. И значится, знание это запретное, для студиозусов закрытое.
И как быть?
Тварюка заворчала и подморгнула Евстигнею красным глазом, будто девка, на сеновал зазываючи.
– Не люблю медведей, – сказал Евстигней, камушек подбирая. – Не прими на свой счет, Зося… считай, у меня к ним отношение предвзятое…
Ага.
Считаю.
И у меня самой ныне любови к медведям поубавилося, хотя ж понимаю, что в оной тварюке от истинного медведя одна шкура. Если уж кого и не любить, то некромантусов…
…тварюка повернулась на спину и лапою щит тронула.
Пасть приоткрыла.
Облизнулася.
Может, в голове ейной мозгов и не осталося – все ж Ильюшке я верила, – но соображала ж она чем-то… неужто костью?
Искорки бегли.
Щит таял.
А тварь будто бы силов набиралась, вона, ажно бока залоснилися.
– Сожрет ведь…
Про щит сие было сказано, аль про нас с Евстигнеем, не ведаю, только я на небо глянула в надежде, что авось выкатится солнце. Вдруг да тварь, как и положено нечисти приличной, солнечного света, Божиней благословенного, забоится? И сгинет где в пещерке… а ежель не забоится, так Архип Полуэктович, на полигон явившися и узревши нашее с Евстигнеем отсутствие, в