Евстигней скачет.
Тварюка рыком заходится, ажно стены каменные трясутся, того и гляди, осыплются прахом… ох, беда-беда… а я про щит думать повинная.
Как тут удумаешь.
– Зослава!
Евстигней пригнулся, но когти тварины по волосам евонным прошлися мелким гребнем. Еще чутка, и полетела бы Евстигнеева голова… и надобно не о том думать.
Щит.
Связать.
Сплести. Чтоб стал прочен, чтоб…
– Давай! – Я свила заклятье в клубок да взмолилася Божине: пусть убережет, пусть оный клубок развернется щитом да не будет в том щите изъяну, иначей…
Евстигней подкинул кость, целя тварюке в красный глаз. И что предивно – попал. Вошло копьецо самодельное в голову, и тварь заухала, заверещала человечьим голосом, головою затрясла, заскребла лапами по морде, выдрать силясь…
А Евстигней на землю рухнул да клубочком заговоренным меж ног зверя нырнул.
У меня аж дух захватило.
– Зося! – Он перекатился через плечо и почти успел.
Тварь вдруг замерла и, коротко взрыкнувши, крутанулась. Махнула лапой, да удар по плечах пришелся, запахло свежею кровью.
Царевич выругался.
И рядом очутился.
Я же… я выпустила заклятье, которое развернулося кружевным куполом щита.
Глава 21. Об тяготах студенческой жизни
– С-спасибо…
– За что? – Я села рядышком с Евстигнеем. Ноги не держали.
Руки и вовсе тряслися.
Даже на том поле заснеженном этакой жути я не испытывала, как ныне… щит стоял. Стоял навроде… тварь сунулась было и отступила.
Заворчала.
И лапою как приложит сверху… ажно в голове моей загудело.
– Да… за все. – Евстигней потрогал рубаху. – Проклятье, задела-таки… глянешь? Слушай, а твой щит, сколько он продержится?
– Не знаю, – честно ответила я. – В тот раз надолго хватило. А сейчас…
Тварь скребанула лапой и заворчала. Обошла.
Морду сунула.
Лизнула… отступила. Она была живою, пусть и мертвою, отчего мне вовсе дурно делалося. Ох, не то чтоб я вовсе мертвяков боялася, но… не знаю.
Недобрым от нее тянуло.
– Ясно. Будем надеяться на лучшее.
И плечо раненое потрогал.
– Рубаху порвала, – пожаловался Евстигней.
– Я дорву…
Кровяное темное пятно расползалось по рукаву, по спине. Евстигней лишь кивнул.
– Ишь, пялится…
Умертвие и вправду перестало бить по щиту, но село напротив, сложило лапы на груди и вперилось в нас единственным
