Как теперь от нее избавиться?

Не мстить?

Месть питает пламя, и оно, лукавое, нашептывает, что, мол, не нужны Арею заветы Божинины. Где она, милосердная, была, когда отца хоронили? И мать следом отправили? Когда его, сироту, мучили?

И теперь что?

Выходит, что он забыть должен?

Не бывать тому. Он и выжил потому лишь, что желал не справедливости – мести. Представлял, как однажды дотянется до белого горла, мягонького, скрытого за ожерельем золотым, за бусами, как сожмет это горло.

И будет глядеть в глаза.

Что она скажет?

Огонь смеялся. Ну же, Арей, малость осталась… всего-то надо – выйти из комнаты. И никто, ничто не остановит уже… Кирей? Прахом обернется.

И Фрол.

Иные, которым вздумается на пути стать.

– Не знаю. – Кирей провел пальцами по выжженой границе. – Может, и ни при чем… а может… у меня здесь есть свои люди. Не то чтобы сильно любил я соглядатаев, да вот жизнь заставляет… матушка, конечно, говорит, но порой и ей не все ведомо. А если и ведомо, не факт, что сказано будет. Самим – как-то надежней. Рыжим-то в терем ходу не было, я же наведывался. Азарский царевич – не великого полету птица, но… было бы золото.

Золота у Кирея много.

Хватит, чтобы выложить монетами дорогу, ту, которую Арей устлал бы пеплом.

– Нашлись люди… не сказать, чтобы добрые, но с памятью хорошей. И вот чего припомнили они… не Люциану, но сестрицу ее бедолажную, которая при второй царице состояла. Не то за гребнями следить поставлена была, не то за рукоделием… не суть важно. Главное, что хороша была девка. Так хороша, что глаз не отвесть… а он-то всегда на девок слабый был.

…золото во многом жизнь облегчить способно.

Что есть у Арея?

Сила, с которой он справиться не способен? Кафтан черный студенческий, пропаленный во многих местах? Свобода?

Имени и того нет… ни кола ни двора… а он о женитьбе думает.

Дурак.

Стоит лишь захотеть, и пламя повернет к нему земляные жилы. Золото? Польется расплавленным потоком в руки, рассыплет тропинки из тонкого песка, совьет гнезда самородные. И станет Арей богат, богаче дядьки своего, богаче самого царя…

– А еще сказали, что будто бы Люциана сестрицу навещала частенько. И тоже приглянулась царю-батюшке… хороша была, а еще умна. Беседы с ним вела. Порой сядут, сказывали, за чаями и ведут разговору. Про Акадэмию там, про девок боярских, которым в теремах тесно, про то, что девичья доля несправедлива… в азарские камни играли опять же. И так хвалил царь Люциану батюшке, что тот смирился почти. А как пропала, то и пожаловали ему землицы на Вельском кряже. Правом наделили пушниною торговать беспошленно да помимо казны.

…а если золота мало, то Арей и камни получить может.

Всего-то надо – пожелать.

Отбросить страх.

– А это, я тебе скажу, деньги, и деньги немалые. Купцы-то разом смекнули, кто большую цену дает. А боярин с саксонами и норманами торг сладил. У него-то, помнят, прежним часом дела не больно-то хороши были. Не так плохи, чтоб землицу распродавать, но то ли неурожайная она, то ли мор какой приключился, главное, что пооскудела казна. А тут и наполнилась царской милостью. До краев. И за край, думаю, хватило… и вот не отпускает меня мысль, с чего бы этакая доброта?

…страх убивает… и разве Арей не боится смерти? Он уже однажды почти умер. Разве не было обидно умереть молодым? Уцелел чудом.

В другой раз чуда не случится.

И он погибнет.

Если, конечно…

Нет.

– К слову, дочь свою боярин и не искал толком. Как по мне, знал, где она… а вернулась Люциана, почитай, сразу после