– Это не драгоценности… не золото… вы уж извините, на что натаскивали, то и чую… нет, другое…
– Чем пахнет?
– Огнем, – с удивлением произнес Еська. – Лис бы вам точно сказал…
– От давай еще всю твою шоблу свистнем, чтоб наверняка…
У Еськи и второе ухо, которое обыкновенное, не драное, заалело.
– Верно. Огнем. Амулет тут лежал. Огневой. И мощный, судя по остаточным эманациям. Конечно, экранировала. – Архип Полуэктович ноготочком по ящику постучал. – Но вычистить не почистила. Марьяна у нас с огнем не больно-то ладит… а я, голова садовая…
И Еську за шею схвативши, ткнул его носом в коробочку энту пустую, что щеня дурное в миску с молоком.
– Нюхай, – молвил Архип Полуэктович. – И запоминай, как остаточные эманации выглядят…
Еська только крякнул.
– Вторая где?
Шею Еськину, что характерно, наставник не выпустил.
– Т-тут, – Еська едва дотянулся до стола.
И внове дивно вышло.
Дунул.
Свистнул.
Кинул волос конский.
– Я сам не знаю, что тут… не успел открыть, – виновато произнес он.
А стол захрустел.
И самый краешек, с ножкою резною, отвалился. Архип Полуэктович скоренько этот краешек подхватил, перевернул, тряхнул.
– Ну и как это…
На широкую ладонь выпала лента красная, узелочками вязаная, а в каждом – по прядочке волос светлых, пуховых.
Видала я такие ленты прежде.
В Барсуках их кажная баба вяжет, от сглазу и от сполоху, от дурных снов, от собачьего заполошного лаю, с которого дитя после по малой нужде в постелю ходит, от иных напастей.
– Ленточка эта материна, – сказала я, отводя взгляд. – Их младенчикам вяжут, чтобы сберечь… и до года дите на рученьке носит. А после прячут…
И всю жизню берегут, потому как сила в этой ленте небывалая. Пущай не всякая мамка магическим даром наделена, зато у каждой в сердце слово особое живет, на которое Божиня откликнется. И сберегут сии ленты уже взрослого дитятку.
Отвадят беду.
Отгонят болезнь… а коль попадут в руки дурные, то и, наоборот, привадят, примучат, приморочат…
– Надо же, – тише произнес Архип Полуэктович и волоски из ленты потянул. Переложил в платочек свой, завернул да в карману упрятал. – Теперь собирай, как было.
Ленту он самолично в захоронку убрал.
А ту не сразу Еське доверил.
Тот же, принявши, скоренько на место примостил… правда, мнится мне, что пара-другая заветных волосков и в его кармане осталася. Но я смолчала.
Так оно верней.
Глава 19. Про Арея, вовсе не царевича
Кирей приходил.
Часто.
Злил. И злость мешала поддаться огню. А еще не злость, но глупое человеческое желание доказать любезному родичу, что он, Арей, достоин… чего?
