– Всех… не сживет, – сквозь зубы простонал он. – Как-нибудь… подарю… цветы… бабы любят…

Я отвесила легкую затрещину.

Не хватало еще, чтоб он к Люциане с букетами сунулся, точно прикопает где-нибудь в садочке, а цветы евонные поверху высадит, могилку прикрываючи.

– Ты… давай… времени немного… у Марьяны пара одна… надо успеть. – Он со стоном поднялся с четверенек на колени, вцепился в край лавки.

– Что успеть?

И тут я заподозрила неладное.

– Обыскать кабинет. – Еська поднялся и руки вытянул, сжал кулаки. Разжал. Пошевелил пальцами. – Монетку дай?

– А по шее тебе не дать?

Он же ж не всерьез! Он же ж не полезет в Марьянину кабинету! Там и дверь заперта небось… и не только на ключ!

– По шее ты мне дашь, если захочешь, но позже. Сперва дело. Ох ты… на такое я не рассчитывал… но, надеюсь, и вправду скоро отойдет. – Еська крутанул головой, потянулся, и так, что косточки затрещали. – Напомни потом как-нибудь, что нельзя злить магичек… а муху, между прочим, могла бы и прогнать.

– Ты…

– Монетку, Зося, мне пальцы размять надо. И не смотри. Не для того я здоровьем жертвовал, чтобы с пустыми руками уйти… или, думаешь, мне весело было дракона пинать? Нет, весело, конечно, но драконы – твари злопамятные, а жизнь у меня одна. И я ее ценю… так что…

– Стой! – Я не позволю и ныне меня заболтать. – Ты чего творить удумал?

– Зося, – Еська хлопнул меня по плечу, – я понимаю, что ты у нас девица благоразумная. И благообразная. И вовсе далекая от преступной жизни, но… то, что происходит вокруг, ни в какие рамки не вписывается. Мы просто не можем позволить себе бездействие. А любые действия, увы, в той или иной мере незаконны… и да, я собираюсь влезть в кабинет Марьяны. Лучше бы, конечно, Люциана нас в свой потащила, но… что есть, за то и спасибо… монету!

И я протянула ему монету.

Не откроет.

Дверь-то на замок заперта.

И зачарована.

И Хозяин тут мне не станет помогать, добре, если вовсе промолчит, нас не выдаст…

– Хорошо. – Еська прокатил монету по пальцам правой руки и на левую перекинул. – Слегка подвижность утрачена, но это ерунда… в общем, действуем так. Ты сейчас идешь к той двери, – он указал на дверцу, которая из комнатушки на лестницу выводила, – и слушаешь. Если вдруг услышишь, что идет кто-то, то свистишь… только тихо. Свистеть умеешь?

– Умею.

– Вот и замечательно. А я быстренько смотрю, что интересного Марьяна Ивановна наша прячет…

– А ты…

– Зосенька, сестричка моя названая, – Еська меня приобнял и в щеку поцеловал, – ты ж помнишь, кто я? Неужто, думаешь, не учили захоронки искать? Да первым делом… так что не волнуйся…

Ой, и зря он про этое сказал… как не волноваться-то?

Стала в дверях…

Стою…

А ежель поймают? Позору не оберусь… воровать полезла… и ладно, что с того, если мне ничегошеньки не надобно? Кто тому поверит?

И почему я вовсе стою?

Надо было Еську за шкирку схватить.

Уволочь.

И уже в общежитии вразумить… а я…

Стою.

Слухаю.

Тишина… муха гудит, ползет по стеночке. Стеночка-то беленая да синими цветами расписана. Цветы красивы, но далеко им до Евстигнеевых раков. Подумалося так, и сама себе подивилась: надо же, до чего в душу запали…