Муха ползет.

Еська за стеною затих… и ведь вскрыл-то дверь. Достал из сапога связку железок, то ли палочки, то ли крючочки. Присел на корточки у замка и ну нашептывать, будто бы уговаривал. То одной железкой примерится, то другую приложит.

Встанет.

Вздохнет.

Внове присядет.

И давай песенку мурлыкать… а железки в пальцах так и мелькают. Щелкнуло тихонько, следом дверь и приотворилась, но Еська сразу не сунулся. Как сидел, так и сидеть остался. Глянул с прищуром, рукою повел. Прислушался. И железки свои в сапог убрал. А из другого тряпицу достал беленую, из ней – три семечка подсолнечных, волос конский и еще будто бы чешую рыбью.

Чешую он на пол положил.

Глянул на меня.

Подмигнул.

И палец к губам приложил, мол, молчи Зослава. Молчу. Гляжу. Одним глазом на стену пялюся, другим – на Еську. Он же волосок взял и провел по косяку дверному. Сверху вниз.

Снизу вверх.

Кинул зерно.

И встал.

– Готово, – произнес, порог переступая. – Ну, Зослава, пожелай нам удачи… в воровском деле удача – первое, без нее ни одно умение впрок не пойдет.

Я хотела ответить… смолчала.

Чего сказать?

А Еська ужо за дверью скрылся. И двигался неслышно, чисто тать… а я одна осталася. Так и стояла, в тишине да с мухою, пока не услышала, будто идет кто…

Точно идет.

Поднимается.

И спешно так, едва ли не бегом…

Свистнула коротко. А Еська не отозвался. И еще раз свистнула. И сердце захолонуло. А ну как сейчас отворится дверь и войдет кто? Что ему сказать? Чего тут делаю? Чего стою?

Ой, мамочки родные… страхом весь розум перебило, зато вспомнилось, что вела нас Люциана Береславовна лестницей узенькою, которая вилась, вилась… и не было на той лестнице иных дверей. И значится, кто бы ни поднимался ныне, шел он сюда. Не свернет, не перейдет…

Ох ты…

Я вновь свистнула. А ничего…

Ну, Еська… выйдем живыми, самолично за чуб твой рыжий так оттаскаю, что всякая дурь из головы сама повылезет. Так подумала и, сомнения последние отринувши – шаги близились, – толкнула резную дверь.

– Ты…

– Зосенька, не нервничай. – Еська приложил палец к губам и поманил. – Ну пойми, не могу я…

В дверь постучали.

А Еська, рядом очутившися, за руку схватил. И на самое ухо зашептал:

– Сейчас поймут, что здесь никого нет и отправятся восвояси. А мы закончим наше неблагородное дело…

Вновь постучали.

– Марьяна Ивановна… – раздался голос, который навроде и знакомый был, да только чей? – Вы здесь? Марьяна Ивановна…

– Нет ее, – прошипел Еська и спешно дверь в кабинету захлопнул.

– Марьяна…

И та, наружная дверь, отворилась с протяжным скрипом.

– З-задница. – Еська застыл.

А я… ежели б не забоялася шуметь, то прям туточки и начала б вразумлять. Ажно руки засвербели в чуб рыжий вцепиться да потянуть, приговариваючи: «Не смей пакостить, ирод…»