– Да я это… ну… как…
– Ну-у? – Убош повысил тон.
– Вшпомнил! – радостно воскликнул Шуб. Его уродливая харя засияла, как будто «мусорщик» внезапно постиг суть бинома Ньютона. – Он же это, меш в руке держал. Этот шамый.
– Какой?
– Тот шамый, двугушный.
– Двурушный меш?
– Ага. Ш птишей на гукояти.
И вот здесь Убош поверил в то, что они взяли след. Потому что понял, о каком мече «ш птишей на гукояти» говорит Шуб. Этот меч находился у Тима, когда его захватил в плен септ Убоша. Позже Убош лично отдал меч Бужыру, как ценный боевой трофей – с таким отличным оружием даже вождю было бы не стыдно на дампах появиться. Затем, когда септ салаг отправился на охоту за головами, Бужыр передал меч командиру септа – своему сыну Гажу.
Однако Гаж погиб, как и остальные члены молодежного септа. Кроме Тима, который каким-то чудесным образом выжил. И забрал меч у мертвого Гажа. Так он сообщил Убошу, когда они столкнулись в развалинах.
Убош, арестовав Тима, подарил меч своему брату Ужопу – с разрешения Бужыра, конечно, когда стало известно о том, что Тим предал клан. И той же ночью Ужоп погиб в становище «мусорщиков» при невыясненных обстоятельствах. Вот такие дела.
История с мечом, переходящим из рук в руки, выглядела невероятной. Но все происходило, можно сказать, на глазах Убоша и при его непосредственном участии. Поэтому он сразу поверил Шубу. А еще он окончательно убедился в том, что именно Тим убил Ужопа.
– Ладно, – сказал Убош, покусывая от возбуждения нижнюю губу. – Штой ждэш и наблюдай. А я пройду на трибуну, пошмотрю оттуда на арену.
– Можно я ш тобой?
– Нельжа, – обрезал командир. – У наш и так монет мало. И Тима караулить надо – вдруг он шереж эту калитку выйдет? Штой ждеш и карауль. И не вждумай куда убежать, раждолбай.
Тим предполагал, что его следующий противник – некий амбалистый и живучий, по словам Игната, городской мохнач из клана Брарга – уже находится на арене. Но ошибся – дальний от него правый угол пустовал. Поэтому Тим добрел в свой, уже знакомый, левый угол арены и встал там, расставив ноги. От нечего делать осмотрел клинок. И удивился. Зазубрины на режущей кромке, оставшиеся после поединка с вормом, исчезли. Странно. Может, их и не было?
Шпрехшталмейстер тем временем занял позицию в центре арены. Коршуном оглядел трибуны. Прокашлялся. И, наконец, объявил:
– Итак, слухайте меня! Вы все видели, как наш Спартак расправился с отчаянным вормом. Схватка была кровавой, но, к сожалению, короткой. Понимаю ваше разочарование, господа. Но Спартак – настоящий гладиатор! И он готов провести сегодня еще один бой!
Трибуны довольно загудели. Игнат поднял вверх руку с раскрытой ладонью и продолжил:
– Сегодня Спаррртак бросает вызов могучему и ужасному… Могучему-у и ужжжасному-у-у…
Рука сжалась в кулак и, повинуясь этому жесту, в дальней от Тима части ограждения распахнулась калитка.
– У-ужасному-у-у и могу-учему-у-у Та-арррзану-у-у! – проревел Игнат.
И тут же его рык с восторгом подхватили зрители. Они прыгали на заросших крыш-травою рядах трибун, верещали и рычали. Больше всех бесновалась мохнатая «группа поддержки» в количестве двух десятков нео на секторе для мутантов. Некоторые из космачей даже подбежали к решетке, ограждающей трибуну от поля, и повисли на ней, скаля зубы и вопя от возбуждения. А еще через несколько мгновений на арене появился сам герой – «могучий и ужасный» Тарзан.
Гориллоподобный, покрытый темно-серой шерстью, мутант вывалился из проема калитки, едва не застряв в нем широченными плечами. Преодолел враскачку несколько метров и замер, присев на дугообразных задних лапах. Поводил туда-сюда косматой башкой, подергал ноздрями, словно принюхиваясь. Чихнул. И вдруг неуверенно двинулся в сторону Игната.
– Стоять на месте, Тарзан! – выкрикнул тот. – Забыл правила, что ли, тварь?! Сходиться только по моей команде!
Нео вздрогнул и остановился. На его вытянутой вперед морде с тяжелой нижней челюстью и приплюснутым носом читалось тупое недоумение. В конце концов, оно выразилось в том, что мохнач широко распахнул пасть и грозно рыкнул. Чем вызвал очередной взрыв эмоций у лохматых сородичей на трибуне.
