Стены длинного широкого коридора были обиты панелями из темного дерева и украшены многочисленными светильниками и геральдическими щитами. Но переход – длинная галерея – был окутан тьмой. Свет проникал туда сквозь большие окна, прорубленные высоко в стенах по обе стороны галереи. Яркая луна заливала светом квадратную площадку в самом ее конце.

В свете луны танцевала женщина. Она была одета в элегантный серебристо-белый брючный костюм с буфами на рукавах и откровенным вырезом. Волосы женщины были того же цвета, что и ее наряд. Длинные и прямые, они доходили почти до талии. Она была босиком и кружилась, вытянув перед собой руки, словно обнимая ими партнера, которого у нее не было.

Она проскользила в одну сторону, затем в другую. Ее волосы летали, подобно хвосту кометы, когда она поворачивала голову. На губах у нее была мелодия, слышная лишь ей одной.

Она закрыла глаза, рассмеялась, уронила руки и низко поклонилась воображаемому спутнику. Она пробормотала что-то, хотя слова и не имели смысла, повернулась и улыбнулась в лунном свете, глядя на высокие окна, как будто была актрисой и стояла на сцене в лучах софитов. Она поклонилась еще раз, затем еще, улыбнулась левой части воображаемого зала, а потом и правой, купаясь в аплодисментах, которые звучали у нее в голове.

Потом она замерла, слегка пошатываясь, музыка снова зазвучала у нее в голове. Мелодия была знакомой, любимой, она обожала ее с самого детства, когда вместе с двумя сестрами они играли в этой длинной галерее и распевали песни, держась за руки и кружась, пока галерея не начинала кружиться вместе с ними.

Волоча ноги по мягкому ковру, женщина в серебристо-белом одеянии медленно подошла к стене. Она выставила перед собой руки, коснулась кончиками пальцев деревянных панелей, а затем подалась вперед и прижалась к стене всем телом. Она была холодной, твердой, настоящей. Настоящего в ее жизни было мало. Женщина закрыла глаза и прислонилась затылком к темному дереву.

Вот. Она услышала. Низкий гул разговоров, смех, звон бокалов. За стеной – в той части дома, куда она не входила уже много лет, – был в разгаре маскарад.

И звучала музыка. О, эта музыка! Она то стихала, то нарастала вновь, подобно волне. Женщина в серебристо-белом улыбнулась, услышав крещендо, которое становилось все громче, громче и громче… И больше вынести его она не могла. Все еще улыбаясь, она отошла от стены, схватилась за голову и крепко сжала ее. Музыка, подобно океану, ревела у нее в ушах.

Она упала на колени, ее глаза закрылись сами собой.

Порой музыка ранила. Она звучала так громко, что женщина не слышала собственных мыслей и забывала, кто она, где и почему.

А потом все пропало, на галерею обрушилась тишина.

Женщина открыла глаза и, не вставая с коленей, посмотрела на окно. На небе ярко сияла луна, и ее серебристый свет заливал все вокруг.

– Миледи.

Обернувшись на голос – мужской, тихим эхом пролетевший над длинной галереей из ее дальнего конца, скрытого в чернильно-черной темноте, – женщина в серебристо-белом одеянии нахмурилась. Ее губы принялись беззвучно повторять это слово.

Миледи… миледи… миледи… миледи…

Затем она резко повернула голову. На стене рядом с ней висел портрет старомодного мужчины в старомодном костюме. Женщина посмотрела на него.

– Это вы? – спросила она.

Если мужчина на портрете и услышал ее, он ей не ответил.

Женщина поднялась на ноги. Рядом с этим портретом висел другой, дальше – третий. Вдруг – или ей так только показалось – все стены залитой лунным светом галереи оказались увешаны портретами предков, которые молча наблюдали за ней сквозь века.

Неужели они всегда здесь были? Или все они только появились за один миг?

Женщине в серебристо-белом одеянии казалось, что возможны оба варианта. Она медленно пошла от портрета к портрету.

– Это вы?

Нет ответа.

– Это вы?

Молчание.