– О боже… – выдохнула она.

Корабль. Она видела его перед… перед тем, как обрушились паруса и ее отбросило прямо в следующий вторник. Спина ударилась о ледяную воду, лодыжка вывернулась, когда она изо всех сил пыталась выгрести вверх. Годы тренировок в бассейне на 92-й улице – коту под хвост.

Пальцы слишком замерзли, а взгляд слишком подернулся пеленой, чтобы распутать сетку. Было очень больно – голова, грудь, все тело словно разрывались от необходимости дышать.

Я тонула.

Этта перевела взгляд с юноши в проволочных очках на того, с темными строгими глазами, кто заговорил, когда она очнулась. Он спокойно смотрел на нее, словно придирчиво оценивал. Слова проступили почти так же отчетливо, как если бы он вывел буквы на ее коже длинным пальцем.

Так вот, кто ты?

Скрестив руки на груди, он качнулся назад, повинуясь движению океана.

Океан.

Не Метрополитен.

Не Нью-Йорк.

Никакой земли в поле зрения.

Только два высоченных деревянных корабля.

Только мужчины… в костюмах.

Это просто костюмы. Костюмы.

Знаешь же, что нет. Этта попыталась сглотнуть, воспоминание о концерте рвалось из нее, раздирая сердце, легкие. Элис мертва. Я… Метрополитен… девушка…

Пожилой рыжеволосый мужчина распихал остальных, двигаясь размашистым шагом.

– Она в порядке, а работу никто не отменял, – сказал он экипажу, кивнув двум здоровякам впереди. Оба потеряли клочки бород и волос, словно бы спекшихся в комки, и оба были обнажены до пояса. Впечатляющие мускулы портило то, что Этта чуяла их за добрые десять метров.

– Мистер Фелпс, мистер Биллсуорт, пожалуйста, проводите экипаж этого корабля в трюм. И проследите, чтобы плотники начали свою работу немедленно.

– Есть, капитан.

Эти люди… они дрались, не так ли? Не просто дрались – убивали друг друга.

«Он сказал спустить их в трюм, – подумала Этта. – Запереть». Потому что… они враги? Где она, черт возьми? Как, черт возьми, она попала из Метрополитена на корабль на полпути в никуда.

– Так, милая, идите сюда, – сказал рыжеволосый – капитан, – поманив ее рукой с двумя недостающими пальцами. Этта не была уверена, что в тот момент доверяла инстинктам; от взгляда на него, окровавленного и огромного, сжималась грудь. Но в том, как он подходил к ней, не было ничего угрожающего, а слова не веяли опасностью. Девушка потрясла головой, чтобы избавиться от последней мысли, прежде чем та заставит ее сделать что-нибудь безрассудное, вроде дать ему свести себя вниз. Если он думает, что схватит ее, то получит каждую последнюю унцию Нью-Йорка, что в ней осталась. Этта завертела головой, ища что-нибудь острое.

– Не бойтесь, милая, – твердо сказал он, по-прежнему протягивая руку. Мягкие глаза. Мягкий голос. Идеально для заманивания доверчивых инженю на преждевременную смерть.

– Я вам не милая! – прорычала она.

Мужчина закашлялся, неумело маскируя смех.

– Мы не какие-нибудь прохвосты. Любой, кто попытается навредить вам, кто бросит хоть один лишний взгляд в вашу сторону, наестся ракушек с киля.

Почему-то она ему поверила. Если бы они хотели ее смерти, то вряд ли стали бы вылавливать из океана и приводить в чувство.

Забавно, но от этого она не стала чувствовать себя безопаснее.

Эти люди были незнакомцами и, судя по их лицам, при виде ее так же удивились, как и она, увидев их. Если кто-то действительно знал, что происходит и где она, так это та девушка на нижней палубе – та, что толкнула ее в музее сквозь странную дверь, мерцавшую в воздухе.