Ренессанс и специализировалась на сохранении его произведений, а в этом фонтане использовались элементы классического гротового стиля. Для Этты связь была несомненной.
Николас снова судорожно вздохнул, уткнувшись лицом в ладони. Этта потянулась успокаивающе погладить его по голове. Она не знала, что его больше расстроило: что он привлек к себе слишком много нежелательного внимания или дал волю надежде. Юноша все еще казался растерянным, мышцы оставались напряжены, и Этта взяла его за руку, переплетя их пальцы. В ответ он тоже мягко стиснул ее ладонь.
– Принеси монету… – пробормотала она. Ну разумеется… монеты приносят к фонтанам, чтобы загадать желание. – Думаю, ты прав.
Свободной рукой девушка снова вытащила из сумки гармошку и поднесла ее к губам. Плечи напряглись – она приготовилась, что их вот-вот омоет оглушительная пульсация шума.
– Подожди, – удерживая ее запястье, проговорил он, прежде чем она успела дунуть. – Этта, мне нужно тебе кое-что сказать…
Внезапный треск прохода поднял их обоих на ноги.
Гармошка скользнула к кромке воды, и Этте пришлось броситься вниз, чтобы спасти ее.
Когда она начала подниматься, Николас резко выбросил руку, пригибая ее, а сам, вытянув шею, озирался по сторонам.
– Я не… – начала она.
Из-за фонтана вышли две фигуры, сбрасывая сумки и стаскивая с себя черные смокинги. Высокий мужчина с каштановыми волосами, вцепившись в галстук-бабочку, висящий на шее, от души смеялся над рассказом стоявшего рядом невысокого белокурого юноши. Оба были хороши собой, и в них проглядывало что-то знакомое – Этта не могла понять, что именно, пока темноволосый не поднял взгляд и его ледяно-голубые глаза не уперлись в нее.
Она не знала, кто в тот момент сильнее удивился: Николас, резко и встревоженно вдохнувший; она, когда поняла, что на нее уставились глаза Сайруса; или сам мужчина, сделавшийся мелово-белым и крикнувший:
– Роуз?
Николас рванул ее с земли с одним лишь словом:
– Беги!
Длинные ноги Николаса с легкостью отталкивались от земли, заставляя Этту удвоить темп, чтобы не отставать. Мужчины и женщины растворились в закате.
– Роуз! – закричал мужчина. – Роуз!
– Черт возьми, – ругнулся Николас.
Выстрел заставил парижан разлететься во все стороны, словно пестрое облачко перьев. Раздался еще один выстрел, вспарывая кожу ближайшего к Николасу дерева, обрушивая вниз поток листьев и коры.
Прежде чем она успела подумать, почему это плохая идея, Этта потянулась к кожаной сумке Николаса, висевшей у него на боку. Обхватив рукоятку пистолета, она вытащила его, поймала большим пальцем какой-то крючок сзади, потянула назад, и после легкого касания спускового крючка из пистолета вырвалась пуля. Выстрел эхом прокатился по ее костям, барабанные перепонки вздрогнули от оглушительного звука. Но выстрел возымел желаемый эффект. Путешественники отстали.
– Проклятье! – оборачиваясь к ней, выругался Николас. – Да тебе это нравится?
Она пожала плечами. Возможно, немного. Достаточно, чтобы хотеть попробовать снова, на этот раз прицелившись как следует. Благоразумие, однако, возобладало, и она на бегу передала пистолет более опытному стрелку.
Николас вел их по зеленому садовому газону и мимо деревьев, пока они не выбрались из парка и не кинулись через дорогу. Он последовал за изгибом дороги, расталкивая испуганных зевак, и нырнул в узкий переулок. Когда он скрючился за сложенными ящиками, подоспела и она; грудь так отчаянно жгло, что девушка боялась, как бы ее не стошнило.
– Черт побери, – снова выругался он, дрожа сильнее, чем прежде, когда прикоснулся к порезу на плече. Его что, оцарапала пуля?
– Кто? – пропыхтела она, наклонившись вперед, пытаясь осмотреть ящики.
Николас прислонился затылком и спиной к сырым каменным стенам:
– Мой отец. Огастес Айронвуд.
Этта подозревала: она видела эти глаза и узнала взгляд Сайруса, нос, брови на лице юноши. Но что еще важнее, она увидела вспышку страдания, прорезавшую его лицо, когда он назвал ее именем матери.
