бродя по бункеру мрачным привидением.

– Марин! Иди сюда!

Алексеева неохотно обернулась. Ваня весело махал ей рукой. Рядом стояла целая компания. Миша. Антон – молодой студент- философ, который до катастрофы увлекался боевыми искусствами и поэтому большую часть времени проводил с Павлом Александровичем, бывшим охранником, а теперь заместителем начальника по охране и безопасности. Василий – математик из политологов. Виталий Кузнецов – преподаватель отечественной истории, совсем молодой доцент, который легко влился в коллектив бывших студентов и перешел со всеми на «ты».

– Привет, – устало бросила Марина, подходя.

– Маринка, мы сегодня в очередную экспедицию, думаем притащить из библиотеки книжек, хотим покопаться на стеллажах. Ты с нами? – Глаза Вани светились от восторга. Библиотека корпуса Гуманитарного института, довольно большое собрание книг по самым разным дисциплинам, вряд ли могла посоперничать с книгохранилищами МГУ, Главное здание которого было прекрасно видно с Мичуринского проспекта. Но туда доступа не было. Разведчики давно оставили мысль пробраться туда. Перепаханный взрывами Ломоносовский проспект и крайне неприятные мутанты отвадили от университета даже бесшабашную Алексееву и ее товарищей. Для жителей бункера уцелевшее Главное здание стало символом, почти что святыней прежнего мира до Катастрофы, а к святыням, как твердо уяснили себе суеверные подземные обитатели, прикасаться нельзя, иначе быть беде. Зато родная и знакомая библиотека в корпусе давно была предметом вожделения Волкова. Григорий Николаевич не позволял разведчикам ходить туда, ведь первоначальная задача все же заключалась в обеспечении жизнедеятельности бункера. И только спустя два года исследовательская команда сумела, наконец, перетащить с поверхности все самое необходимое, и начальник дал разрешение посетить заветное хранилище.

Раньше в библиотеке книжки выдавали под запись, по несколько штук на руки в читальный зал. Теперь же, когда полуразрушенные залы стали никому не нужными, предметом вожделения молодых ученых и студентов было книгохранилище. Туда звала ребят не жажда наживы, а чистое любопытство и любовь к книгам, отзвук былого студенчества. И наконец мечта сбылась.

– Я не хочу, – ответила Марина, не поднимая глаз.

– Как так?! Ты же мечтала на книжки посмотреть, мы так долго ждали этого разрешения, а теперь – нет?! – неподдельно удивился Ваня.

– Не хочу – и все! – Алексеева начинала раздражаться.

Каждое утро для девушки начиналось одинаково – с ожидания конца дня, когда можно было снова забиться под покрывало, укрыться с головой и никого не видеть и не слышать. Общество действовало на нервы. А в закрытом бункере не было уединения. Начальство постоянно дергало новыми распоряжениями, надо было следить за жизнью подземных обитателей, смотреть, слушать, знать.

– Ты совсем не компанейская! – обиженно протянул Волков.

И терпение лопнуло.

– Зато ты компанейский! – крикнула Марина. – Ты когда последний раз был в экспедиции?! Месяц назад, два? А я на той неделе! Ты на поверхность ходишь по сменам, тебя никто туда не гонит постоянно! А мне осточертело каждые две недели натягивать на себя противогаз и таскать тяжеленные рюкзаки! Надоело!

Из глаз хлынули злые слезы. Спокойная и выдержанная обычно, девушка сорвалась. И досталось тем, кто больше всех доверял и сочувствовал.

Так выходит в жизни – гнев и обиду человек выплескивает на ближних. На тех, кто ни в чем не виноват, не заслужил упреков. Когда эмоции хлещут через край, перед чужими людьми сдерживаться проще. И куда больнее слышать ласковый укор родного человека, чем жестокую насмешку того, кто бесконечно далек.

Бич мира сего – непонимание. Одиночество и тяжесть неразделенной горечи ломает людей. Когда родные вдруг отходят неимоверно далеко, не желая понять глубокие душевные переживания, внутри становится пусто и плохо. Кажется, что весь мир хочет больнее задеть, уколоть равнодушием и холодностью. Притворное сочувствие и безразличие в глазах глубоко ранят. Пренебрежение медленно убивает последние ростки сострадания и жалости, топчет их, закапывает на самое дно души, и много времени пройдет, прежде чем они смогут возродиться снова.

Здесь, под землей, где каждая эмоция была гипертрофирована, гротескна, отчуждение и непонимание поселилось в каждом. Когда на поверхности сущий ад, когда холодно, хочется есть и спать, когда нет надежды, сохранить сочувствие и понимание казалось невозможным. Ломались самые сильные, самые стойкие, те, кто должен был всегда успокоить и подбодрить. Когда плачет тот, кто в