ли лыжи не едут, то ли я…» – ненормальный, в общем. Вот и я размышляла, как я в этом мире буду на коньках кататься? Ледовых же арен здесь нет. Но это уже проблемы «принимающей стороны».

«Значит, пришло время показать себя во всей красе», – пришла в голову не слишком веселая мысль. Нет, я, конечно, не Аринка, тройной аксель мне травма уже закрутить не позволит, да и форма спортивная не та, хоть я ее и старалась поддерживать по мере возможностей, но удивить тоже смогу. Я хитро посмотрела на Верджа и подумала, что очень постараюсь, чтобы мой танец на льду он запомнил надолго, может быть, даже навсегда. Ведь закончится срок учебы по обмену, и придется расстаться – мы из разных миров. Так и захотелось, обернувшись к некроманту, сказать: «Я останусь в памяти твоей разноцветьем пестрых дней, золотом шуршащих листьев, как и ты – в моей».

Но я промолчала.

После того как собрание в местном аналоге актового зала было закончено, декламатор объявил, что необходимо задержаться мне, поп-диве, тоже включенной в список «обменяшек», еще нескольким спортсменам и «аристократу». Как оказалось, просьба профессора Холнера была связана с тем, что он пытался выяснить, чем можно помочь нам в подготовке номеров для «показушника талантов», как я мысленно окрестила сие мероприятие. В который раз позавидовала Максу. Его-то талант программиста продемонстрировать здесь будет весьма проблематично, вот и курит парень бамбук в сторонке, не то что мы.

Когда профессор спросил: «Что именно вам, Арина, необходимо для вашей акробатики на льду?» – слух резанула именно эта самая «акробатика». Но, по-видимому, транслингва не могла точно перевести «фигуристка». Пришлось с этим смириться и выдать перечень, от которого Холнер на несколько мгновений призадумался и даже совсем не по-профессорски почесал затылок. А я-то всего лишь озвучила стандартные параметры: размер ледового покрытия шестьдесят на тридцать метров, угловой радиус восемь метров, с бортами высотой не менее метра и толщину льда идеально гладкого ледового покрытия не менее сорока сантиметров. Когда я заикнулась о свете и музыкальном сопровождении, профессор махнул на бесплотные попытки запомнить и, достав из нагрудного кармана блокнот, начал записывать.

Но его ждал еще больший шок, когда свои требования к «сцене» заявила поп-дива Юша. Да, всего за полчаса Холнер обогатился такими знаниями о софитах, световых пушках, бэк-вокале, второй линии, дыммашинах и прочем, что мог бы читать лекцию по сценическому оснащению, не иначе.

Когда к перечню «необходимого» приступил еще один спортсмен, Холнер с печалью посмотрел в окно, поняв, что идея с «Осенним калейдоскопом» будет не столь приятно-радужной, как он расписывал до этого.

На мое робкое «я могу идти?» он лишь махнул рукой.

Я критически рассматривала результат сплоченных усилий нескольких стихийников. Что же, они выполнили главное требование: лед был ровным. В остальном… столь оригинального бортика, из частокола сосулек мне еще видеть не доводилось. Такое ощущение, что он был призван проткнуть неосторожного фигуриста, вздумай он затормозить о сие ограждение. Да и размеры… То ли транслингва, переводя метры в местные величины, использовала коэффициент два, то ли будущие светочи магии со старших курсов решили действовать по принципу «много не мало», но при таких масштабах я вполне могла и спрятаться на абсолютно ровной ледяной поверхности, просто укатив за линию горизонта. Благо размеры местного «спортзала», не имевшего крыши, были такими, что на нем можно было устраивать хоть гонки на драконах (в обеих их ипостасях).

– Ну, так как, госпожа Арина, покажете вы сегодня нам эту самую акробатику на льду, ради которой мы так старались? – нарушил мою медитацию над столь оригинальным воплощением олимпийского стандарта один из студентов.

Я бросила взгляд на лезвие конька. Посреди борозда заточки. Глубокая. Лезвия точились уже после травмы, но мастер на станке, не иначе отдавая дань моему бывшему спортивному прошлому, сделал желобок как для профессионала, а не любителя. Ведь чем глубже продольная борозда посредине лезвия, тем выше может быть скорость, но и центровка у спортсмена, вставшего на такой конек, должна быть на уровне, иначе тормозить будешь в лучшем случае носом. Я усмехнулась и подумала: «Ну здравствуй, раскатка…»

Разминка, от которой уже отвыкла: разогрев мышц, растяжка, перед тем как надеть коньки, и, наконец, я на льду.

– Привет, родной! Примешь? – Я тихо обратилась к белой глади, как к старому другу.

Начала с того, что вспомнила школу: восьмерки, кросс-роллы, когда одна нога идет в перекрест второй, кораблик. Я каталась и не замечала, как с открытыми ртами на меня смотрят стихийники.

Что чувствовала, когда рассекала лед лезвием конька, оставляя за спиной четкий, выверенный, словно автограф, узор? Сожаление о том, что могу катиться лишь вполноги? Радость от того, что снова занимаюсь тем, чем жила с четырех лет до четырнадцати? Тоску о невозможности повернуть время вспять?