– Это было б дело! А то я уж и в нужник с топором хожу – страшно!
– Так и есть! Гляди как набольшие препираются – не иначе спорят, кто нам добрую весть сообщит!
– А чего они тогда такие нерадостные, коли весть добрая?
На помосте, что сколочен был к недавней проповеди, и впрямь о чем-то горячо спорили отец Иоахим и бургомистр. Стоявший в шаге от них фон Ройц тоже ронял изредка несколько слов, о смысле которых горожанам оставалось лишь догадываться. Мартин Локк то и дело утирал со лба пот, хотя день выдался отнюдь не жарким, и выглядел он подозрительно бледным, что только укрепляло пессимистов в их опасениях. Вход на помост стерегли городские стражники и охранники фон Ройца.
– Гляди, а приезжие-то все при мечах! – судачили в толпе. – Что ж им, все правила наши побоку?
– Правила, правила… Это они для тебя правила, а для них…
– Ужель позволим нарушать?
– Бросьте вы, мечи-то вон бечевочками перевязаны, с печатями. Все как положено.
– А коли перевязаны, так и зачем они? Ходи как добрый человек, без железа!
– Так они ж вражину ловят, как его без мечей-то ловить?
– Да помолчите вы! Вон глядите – начинают!
Но, едва бургомистр шагнул к краю помоста, повисшую над площадью хрупкую тишину распорол крик, донесшийся от ратуши. И столько в нем было муки и боли, что толпа всколыхнулась:
– Кто там орет? Что случилось?
И тут же те, кто стоял в задних рядах, получили ответ от тех, кто был к ратуше ближе:
– Глядите! Это ж Клара Циглер!
– Чего она убивается-то?
– Сыно-о-ок! – кричала женщина. – Сыно-о-ок!
– Видать, с сыном что-то случилось!
– С каким сыном? Это который ведьму караулил?
– Да неужто…
– По всему выходит, не поймали живореза-то, – тяжело сказал кто-то из пекарей. – А вовсе даже наоборот, сдается мне.
– Тихо-о! – Оттеснив бургомистра, к краю помоста вышел отец Иоахим. Сегодня он был не в молитвенном облачении, а в грубой дорожной сутане, под которой виднелось белое платье доминиканца. Двое стражников тем временем унимали бившуюся Клару.
– В вашем городе снова случилась беда! – крикнул инквизитор, чтобы услышали его все собравшиеся. – Отец Мартин сегодня, спустившись к женщине, прозывавшейся Терезой Дресслер и подозреваемой в ведовстве, увидел, что и она, и охранник ее… мертвы.
Вздох прокатился над толпой. А Иоахим продолжал:
– С тяжелым сердцем говорю я об этом, ибо уповали мы на то, что сможем остановить угрозу прежде, чем вновь прольется кровь, но…
– Но не сделали ничего! – взвыла Клара Циглер, пытаясь вырваться из рук стражников. – Ничего! Сынок мой!
Над площадью разнесся ропот.
– А и в самом деле! – крикнул кто-то. – Мельсбахов порешили, а никто и не чешется!
– Ведьма… – начал было инквизитор, но тут закричали откуда-то с дальнего края площади:
– Ведьма?! Люди, вспомните, кому Тереза чего плохого сделала!
– И вправду… Да…
Ойген фон Ройц скрипнул зубами. У отца Мартина, видать, в голове каша, а не мозги: вместо того чтобы по-тихому сообщить о случившемся в ратуше бургомистру, он ударил в колокол. Пришлось мчаться сюда едва ли не наперегонки с Иоахимом – ведь ясно, что дело нешуточное. А люди и без того на взводе: станут ли слушать какого-то святошу заезжего, увиденного впервые три дня назад? Все было за то, что не станут.
– Может, и не ведьма она вовсе?! – продолжали кричать из толпы. – Не испытывали ее ведь!
Ропот становился все громче. Фон Ройц окинул взглядом редкую цепочку своих бойцов, прикидывая, смогут ли те сдержать горожан, если…
