ни кольчужный рукав, ни наруч из толстой кожи не могут остановить ханьского меча. Клинок баронессы словно вычерчивает на теле человека иероглиф «смерть». Изрубленный стражник еще падает, а топор Марека уже врезается в спину (кто сказал, что это честный бой?!) второму стражу, только и успевшему, что отбросить выгрызенную сколопендру.
Вот Девенпорт одним движением, словно рыбак карася, вскрывает своего противника от паха до грудной клетки – сизые, исходящие на холоде паром змеи кишок кольцами валятся из распоротого живота. Но враг еще стоит и даже рубит топором в ответ – с такой силой, что наемник едва успевает уклониться. Уходя от удара, он делает колющий выпад – точно в приоткрывшуюся подмышку. Скимитар глубоко вонзается в тело. Готов!
Поразив стража в печень, Микаэль проворачивает клинок в ране и прекращает скоротечные мучения врага ударом ножа под нижнюю челюсть.
Николасу достается «портной», и меч министериала попросту сносит сектанту голову. Тот даже не успевает схватиться за оружие – из обессилевших пальцев выпадают лишь шило и дырявая рукавица.
Последним гибнет повар: у него выходит только развернуться и встать с корточек… а потом повалиться в костер, опрокидывая фонтанирующий кипящей водой и нарезанными грибами котелок, и страшно видеть, как тело, еще не успевшее понять, что оно уже мертво, бьется, разбрасывая в стороны шипящие уголья…
… а Николас все никак не замечает приближающуюся тень за своей спиной…
Бросаясь вперед, Кристиан видел, как поднимается для удара когтистая лапа, как вздуваются мышцы на широченных плечах. Он еще кричал, и первым на его крик обернулся Микаэль. Зрачки воина расширились, рот открылся для предостерегающего возгласа…
Юноша не слышал слов нюрнбержца и не чувствовал, как его колено врезается в каменное тело сталагмита. Он видел лишь спину чудовища, а единственное, что ощущал, – это тепло, тонкими ручейками стекающее по правой руке к зажатому в пальцах черенку гольбейна. Тепло казалось странным – колючим и сухим, как ветер на пыльной дороге, но у Кристиана совсем не было времени, чтобы задуматься над этим. Швырковый нож Микаэля неспешно плыл по воздуху к голове твари. Николас оборачивался… поздно: кривые когти уже рванули кольчугу на его боку.
В следующее мгновение Кристиан прыгнул и двумя руками вонзил призрачно мерцающий гольбейн в загривок чудовища.
Тут время снова понеслось вскачь, и целая волна ощущений обрушилась на рассудок юноши: вспыхнула боль в рассаженном колене, уши резанул вскрик Николаса, но его перекрыл захлебывающийся визг твари. Струя густой черной крови выплеснулась из раны, а облитый голубым сиянием гольбейн продолжал скользить сквозь толстую шкуру и плоть чудовища, словно те сотканы были из тончайшей паутины. В следующее мгновение Кристиан упал на вытоптанный мох, а огромная тварь, распоротая от шеи до крестца, мешком обрушилась вперед, едва не придавив раненого министериала.
Юноша попытался подняться и не смог. Тело, казалось, лишилось костей, глаза закрывались – хотелось спать, спать, спать…
– Выплеснул всю силу в ударе! – произнес склонившийся над ним Перегрин; слова чужака показались страшно далекими, непонятными, звучащими словно сквозь толстую подушку. И с каждым мгновением подушка становилась все толще, толще…
– Что с ним?! – Микаэль опустился на колени рядом со странником. Чуть поодаль Марек и Ульрика стаскивали с Николаса разорванную, забрызганную кровью кольчугу. – Чем помочь?!
Перегрин молча помотал головой. Одна его ладонь легла на бледный лоб юноши, другая – на грудь, прямо против сердца. Он чувствовал, как из Кристиана утекает жизнь: сосуд прохудился, и вода хлещет сквозь трещины. Все тише биение сердца, все реже дыхание, и сознание погружается во тьму – в беспросветный мрак забвения, откуда уже не будет возврата. Еще немного – и конец!
Перегрин скрипнул зубами. Ну уж нет! Нужно лишь зачерпнуть той силы, что в изобилии струится вокруг, срастить трещины, вновь наполнить сосуд… Нет, нельзя! Сила здесь, в самом сердце мрачных пещер, текла какая-то… неправильная. Там, на поверхности, он ощущал биение жизни в деревьях и травах, в людях и животных, ощущал силу мельчайших созданий, что живут в воздухе, воде и почве, как могучую полноводную реку. Здесь же она приобрела вид гнилого болота, над которым дрожат мерцающие бледным гнилушечьим светом отвратные миазмы. Эльген гарск хенго! Что же сотворили безумные люди, чтобы это место напиталось столь чудовищной злобой?!
К счастью, есть и другой путь.
Мельчайшие струйки жизни, забираемые у обитателей сумрачного подземного мирка, тонкими ручейками потекли к Перегрину. Эти слабые токи виделись ему темными и мутными, вызывали явственное ощущение скверны, но, проходя
