деревянной баклаги по полчашки темного, пахнущего травами настоя.

– Бодрит, – коротко обронила она.

После того, что произошло, все ощущали усталость, а потому послушно выпили предложенное питье. Возвращая баронессе чашку, Кристиан коснулся ее руки и явственно ощутил, как дрожат пальцы женщины. Он нервно улыбнулся – выходит, страшно не только ему.

– Ну что ж, вперед, – сказал Николас и первым шагнул во мрак.

Если бы кто-то снаружи смотрел вслед уходящему в штольню отряду, он бы еще с минуту видел отблески факелов на стенах. Потом скрылись и они.

Их было четверо. Четверо, да еще один, державшийся поодаль от остальных. Он скрывался в зарослях орешника и малины, не лез на глаза, но его незримое присутствие ощущал каждый из братьев. Троих оно заставляло ежиться и вздрагивать от каждого шороха, доносившегося из чащи; четвертый был слишком занят, чтобы бояться.

– Эвон… – Он присел на корточки, всмотрелся в примятую прошлогоднюю хвою, пощупал оставшийся на мягкой земле отпечаток. – Здесь они прошли, сучьи дети.

– Идут-то куда?

– К восточному лазу, – неуверенно проворчал следопыт. – К нему, не иначе.

– Там сторожа.

– Они о том не ведают.

– О лазе ведают, а о стороже – нет?

Миг следопыт раздумывал, почесывая блошиный укус на толстой, как полено, и по-медвежьи волосатой руке, потом двинулся дальше – той легкой и беззвучной походкой, что присуща бывалым охотникам. Трое товарищей не отставали, да и ртов больше не раскрывали: погоня лишней болтовни не терпит. Особенно когда твоя дичь – люди.

Знали друг друга они не то чтобы давно, но все ж и не первый день: успели обтереться и товарищей в деле поглядеть. Бывший лесник, бывший же мельник, да бортник с плотником – тоже бывшие. Ныне же – названые братья, отстоявшие в Третьем чертоге по три Восхождения и причащенные черной водой. Верные.

Разговор им пришлось продолжить, едва лишь стало ясно, что с прежними догадками вышла промашка. Остановившись возле ручья, русло которого взрыли копыта недавно прошедших лошадей, старший дозора вновь принялся скрести нестрижеными, забитыми грязью ногтями зудящий укус на предплечье.

– Не к восточному идут.

– Куда ж тогда? К северному?

Следопыт только фыркнул: на пути к северному лазу лежало ущелье, через которое с лошадьми никак не пройдешь, и задавший вопрос бортник наверняка об этом знал.

– Не ведают про наши лазы, сучьи дети, – процедил он с удовлетворением. – Но ищут их, Темным клянусь. И прошли тут недавно.

– Почем знаешь?

– Гля: в яму от копыта вода сочится, ан по край еще не набежало.

– Выходит… нагоняем? – Бортник облизал губы и боязливым движением перехватил поудобнее древко гизармы. – Говорят, они Вальтера побили да верных, что ходили с ним.

– Вальтер был увальнем, а с ним ходили едва причастившиеся сопляки.

– А етун? – спросил плотник – хмурый, обычно молчаливый верзила в потертой коричневой сутане.

– Верно! – подхватился мельник, тощий и невысокий мужичок с клочковатой бородой, похожей на пучок гниющей соломы. – Етуна они кончили!

– Брехня, – поморщился лесник. – Кто это видал?

– Многие! Когда дозор Грека вернулся…

– Грек не видал, как кончали етуна. И кто кончал.

Мельник открыл было рот, да так и закрыл его, не сказав ни слова. А плотник хмыкнул с пониманием – похоже, сразу смекнул, к чему клонит старшой.

– Так-то, учитесь горшками своими варить, дурни. На той поляне сшибка была – то верно, но сколь бойцов на Вальтера налетело? Никто не поведает, всех там положили. Увалень поспешил, хотел перед матерью выставиться, удачу за хвост сцапать, да