почти спокойно:

– Тот человек… называет себя Микаэлем.

Не без удивления баронесса вспомнила сильного, уверенного в себе мужчину, судя по повадкам – опытного и умелого воина. А еще вспомнила, как бывалый воин трогательно опекал раненого мальчишку по имени Кристиан.

– Так вот кто твой кровник, – произнесла Ульрика тихо и задумчиво.

Огонь в глазах Марека вспыхнул с новой силой; мотнув головой, юноша прорычал:

– Почему он здесь?!

Женщина нахмурилась. Промелькнувшее на ее лице сочувствие сменилось маской суровой непреклонности.

– Ты не тронешь его в этих стенах.

– Я в своем праве! – Клыкач шагнул вперед и пригнулся, словно собираясь прыгнуть на хозяйку Йегерсдорфа, но баронесса даже не пошевелилась.

– Твоего права на месть никто не оспаривает, Марек, но, пока этот Микаэль ест за моим столом, ты с его головы даже волоса не сорвешь.

Рычание… Утробное, угрожающее – слишком непривычное для человечьей глотки. Так рычит матерый волк, нагнетая в тело первобытную звериную ярость.

– Глупый щенок, – гнев Ульрики не полыхал, но был тверд и холоден, как вековой лед. – Не смей мне грозить в моем собственном доме. Законы – вот то, что отличает нас от бездушных тварей. И разве твое племя не признавало жизнь гостя священной?

Рычание не оборвалось, но медленно стихло, будто втянулось в горло взъерошенного парня. Марек отступил на шаг, и, когда снова заговорил, в голосе была лишь обида:

– Закон… Сегодня ты делишь с ним хлеб, а завтра он поднимет на тебя сталь. В городах по такому закону все живут. Попомнишь свою слабость, да поздно будет.

– Месть тебя ослепляет, – сказала женщина с досадой, – ты не видишь дальше собственного носа. Сейчас плохое время, чтобы резать друг другу глотки.

– Он мой враг! – рявкнул Марек, но это не было новой вспышкой звериной ярости – обычная злость. Человеческая.

– Когда лес горит, волки и лоси спасаются вместе.

«Все, кто собрался здесь, пришли сюда не случайно, – сказал Перегрин. – Вместе мы справимся…»

– Я ухожу, – бросил юноша, кривя упрямо губы.

– Останься, – попросила Ульрика. – Возможно, ты тоже тут неспроста.

– В одном доме с ним моей ноги не будет!

– Просто выслушай, что скажет утром Перегрин. А потом уж…

– Мне плевать на него! Плевать и на других, что пришли с ним! Если для него они друзья, значит, для меня – враги!

– Но я-то тебе не враг.

– Того уже не знаю, – проворчал Марек, повернувшись к баронессе спиной.

Тревога поднялась в поместье перед самым рассветом. Нет, никто не кричал, не гремел железом или бронзой, даже не посылал по комнатам слуг – будить гостей. Люди просыпались будто бы сами, от беззвучного толчка в голове. Вскочив с постели, Николас быстро натянул одежду и лишь на пороге комнаты заколебался. Что это на него нашло? Подхватился, заспешил куда-то… Сон дурной привиделся? Тут из коридора донесся отчетливый скрип дверных петель, и молодой министериал отбросил сомнения. Что-то происходило в Йегерсдорфе, и похоже, не он один почувствовал это.

Так и оказалось: распахнув дверь, Николас чуть не нос к носу столкнулся с Девенпортом – тоже одетым. Левая рука наемника сжимала ножны с сарацинской саблей, правая держала зажженную лампу, а во взгляде читалось напряжение.

– Ты тоже… – Оливье замялся, подбирая подходящее слово.

– Да, – пришел ему на выручку Николас. – Разбудим церковников?

– Брат здоровяк уже поднялся, – Девенпорт хмыкнул. – И немного нас опередил. Но сдается мне, я знаю, куда его ноги понесли.

– Тогда веди.