Саднило разбитое колено и болел бок. Сегодня Казаков дважды падал с лошади, но, кажется, под конец все-таки она начала слушаться. По крайней мере, лучше, чем вчера. Или позавчера. Казаков поморщился. Дело было на заднем дворе дворца, на узком вытоптанном манеже между каменной стеной и частоколом, так что от лишних глаз его самолюбие было избавлено, а бывшие герцогские конюхи стыдливо отводили глаза – но все равно было неловко. В сотый раз за всё своё координаторство Александр недобро помянул ноблесс оближ. (Он же, как вы, наверное, помните, паблисити).

С другой стороны, осваивать конный транспорт необходимо. Интересно, пронюхает ли Валерьян о том, что конюхи, не зная как и угодить освободителю, обучают его верховой езде на лучшем герцогском коне, а конь этот, стерво, белый? «Казаков на белом коне въехал в Рокпилс, сжег публичный дом и упразднил науки…»

Думая все эти думы, Александр сидел в удобном высоком кресле у узкого, но тянущегося до пола окна. Стекла повылетали при штурме, в остальном же местные энтузиасты постарались придать комнате пристойный вид. Герцог жил неплохо: в его спальне на квадратной атласной кровати Казаков ночевать стеснялся; там устроили лазарет для легкораненых при штурме и особо истощенных рабов. Сам координатор избрал резиденцией этот вот монарший кабинет, демократически спал на кожаном диване, жег ароматные монаршьи свечи и читал Моммзена и «Кама Сутру», стоявших рядышком на полке любимых монаршьих книг. Правда, почитать удавалось редко: упразднение публичных домов оказалось не таким легким делом.

За окном два бывших рокера протащили по площади тяжелую волокушу, наполненную горелыми досками и прочим хламом. Кожаные куртки были порядочно извозюканы. «Надо бы их переодеть», – подумал жестокий Казаков. – Чего добру пропадать? В рабские дерюги и переодеть…

Пленные третий день обитали в бывших рабских бараках. Во избежание эксцессов их сторожили Следопыты. Весь день пленники занимались ассенизационными работами; особенно неприятно это выглядело позавчера, когда таскали трупы и отдирали от стен и земли засохшие тошнотворные останки. Стояла жара, в воздухе медленно расползалось сладковатое зловоние… Вчера и сегодня было уже легче – разбирали завалы, сгребали угли на пожарищах. Давно было бы пора отправлять в метрополию, но все никак не доходили руки.

Женщины вот тоже… Вечером девятнадцатого в городе творились безобразия. Толпы освобожденных рабов дорвались до погребов в домах старших офицеров; во дворец их не пустили, Казаков выставил охрану, но полностью подавлять эту стихийную реакцию масс поостерегся. Слава богу, хоть не позволили поджечь город – объяснили, что самим здесь жить; тогда они набросились на панковских баб, на этих красавиц-шлюх… Солнце закатилось в тяжёлые тучи, Казаков с патрулями ходил по лабиринтам улиц, на которые опускались синеватые сумерки и следили только, чтобы не было смертоубийств. Панковатые девицы, простоволосые, растрепанные, полуголые, сбегались ко дворцу, вцеплялись в охранявших его Охотников и котят, слезно молили впустить – ну, те и пускали. Да, ночка выдалась…

Сам координатор тогда тоже не утерпел, поддался опьянению победной вседозволенности – и непременно чтобы там, на герцогской помпезной кровати… Казаков вспомнил душную темноту, опытное, на все согласное – лишь бы не на улицу, к ТЕМ! – податливое тело, бесстыдные руки, – и воровато покраснел. Сейчас он вряд ли узнал бы её в лицо, она его тоже. Знали про это падение Главы немногие и падением явно не считали, но все же…. Под утро они заперли «своих» в бывших покоях герцогини и её гувернанток, остальных разыскали и привели во дворец уже днём. Кое-где случались стычки с пьяными вдрызг горожанами, желавшими замучить легионерских баб до полусмерти, раз уж из их рук вырвали самих легионеров; потом прибегали, извинялись… Одна девка, кажется, подруга какого-то ротмистра, покончила с собой…

Казаков поморщился. А ля гер ком а ля гер – пусть-ка история для беспристрастности вспомнит, как эти девочки похохатывали, глядя на пытки, как они избивали рабынь палками по лицу за то, что те осмелились привлекать взоры рокеров… Кроме того, этой самоубийце сейчас, вероятно, лучше всех. На Земле.

Теперь всякие злоупотребления по женской части были настрого запрещены. Караульный охотник, во время смены бросивший пост, ради того чтобы побаловаться с кокетливой девочкой из герцогской спальни (а там были и такие, которым всё равно с кем,