– Вот такие вот пирожки с котятами, – сказал Казаков, когда белый круп парламентерской лошади скрылся в сайве. – Будем ждать.
– Думаешь, согласится? – с сомнением спросил Голубев.
– Если такой уж умный… Да, насчет постов. Привлеки местное ополчение – в каждый пост введи по третьему, арбалетчику, и поставь два дополнительных: во-он у того пригорка, – Казаков махнул рукой в сизый сумрак, где смутно виднелся выступающий из сайвы бугор, – и, я думаю… ну, вообще поплотнее поставь.
– Думаешь, это для отвода глаз? – оживился Голубев. – Полагаешь, они ударят?
– Вряд ли. Но!
Сайва кончилась. Только что вокруг непроницаемой глухой стеной проносились саговники, и вдруг – поле, и лишь редкие пучки черных мечелистьев. Степь была жутковатой: в хирургическом освещении двух почти полных лун она казалась застывшей кровью; когда слабый ветерок колыхал траву, трава багрово поблескивала.
Грузовик раскачивался: котята вперемешку со Следопытами и ополченцами прыгали вниз. Казаков тоже вылез из кабины, поежился от ночного холодка, закурил. Трава оказалась неожиданно высокой – по пояс, кое-где по грудь. «Хорошо», – мелькнула военная мысль, пропала. Впереди чернел отдельный островок сайвы; Рокпилс был где-то в пяти километрах за ним. Сзади заурчало: из леса выдвигалась отблескивающая в мертвенном лунном свете туша «Защитника». Не считая приглушенного гудения моторов, шелеста травы да далеких, странных криков каких-то существ, было тихо. Разгрузившись, грузовики (их было два) развернулись по траве и, слегка раскачиваясь, имея в хвосте настороженного «Пса» – БА-64, лёгкий бронеавтомобиль, словно бы с любопытством поводящий туда-сюда пулеметным хоботом, – ушли обратно, за второй партией бойцов. Второй броневичок, носивший имя «Кот», дежурил на фланге, карауля тропу в Конезаводск.
Подразделения тихо, с шепотливыми командами, группировались в траве, закуривали, выставляли охранение. Предстояло ждать три часа, пока не вернутся машины. Ночью решено было не атаковать: все равно рокеры, скорее всего, следили за движением каравана и, может быть, даже были где-нибудь поблизости. Башня «Защитника» неторопливо и успокоительно поворачивалась…
Герцог не ответил на письмо; мало того, вчера вечером конный разъезд внезапно атаковал патруль ополченцев у того самого пригорка, убил одного и отступил без потерь прежде, чем соседи открыли прицельный огонь, а около полуночи из кустов на берегу обстреляли «Тариэль», стоявший на фарватере в двадцати километрах ниже Рокпилса. С канлодки (иначе бывший тральщик уже никто не называл) ответили пушечным выстрелом наугад. Короче, было ясно, что рокеры выбрали войну. Около часа Казаков и Голубев вырабатывали диспозицию последнего и решительного боя, а затем выступили, провожаемые буквально стенаниями освобожденного народца.
Казаков, плотно укутавшись в бушлат, заклевал носом и совсем уже задремал, как вдруг раздался возбужденный голос Голубева «Ведите, ведите его сюда!»
«Опять парламентарий. – сообразил Казаков. – Запрыгало-таки очко у герцога»!
Но это был не парламентарий. В лунной мгле можно было разглядеть росистую от пробирания сквозь кусты кожанку, оцарапанное листвой, но чисто выбритое лицо, черно-красную гвардейскую эмблему на рукаве и золотовышитого орла с короной сверху. Гвардеец тяжело дышал.
– Перебежчик, – вполголоса самодовольно пояснил Голубев. Рокер недовольно покосился на него.
– Вы – координатор Александр Казаков? – хрипло поинтересовался он.
– Я – координатор, – подтвердил координатор, – С кем имею честь?
– Гвардии квестор, рыцарь Мохов, – представился рокер и даже слегка щелкнул каблуками, – Вы знаете, что в Рокпилсе переворот?
– Та-ак, – протянул Казаков, стряхивая дремоту и собираясь с мыслями, – Очевидно, Черная когорта? Те, кто нападал на нас?
