Был убит я на войне
В этом красном-красном сне….
– Вижу замок. – голос прорвался сквозь треск в наушниках. Вертолет, вылетевший полчаса назад на север, очевидно, обнаружил Рокпилс.
– Докладывайте, как… что он из себя представляет? – небритый Голубев возбуждённо кричал в микрофон. Слышно было плохо.
– Стены бревенчатые, двойные… сверху навес и это, чтоб ходить..
– Галерея, – пробурчал Казаков, подключивший дублирующие наушники. – Разведчики…
– Шесть башен, нет, семь, одна в стороне, у поля, за полем какие-то еще строения, идем туда… А, черт!
– Что такое? – встревожился Голубев.
– С башен стреляют, пулеметы!
– Немедленно уходите!
– Ясно… Кажется, баки пробило. Ну да, теряем топливо…
– Возвращайтесь! – Голубев привстал со стула, уперся руками в столешницу. До Новомосковска дотянете?
– Сейчас…
Некоторое время был слышен лишь треск, вой помех и грохот вертолетного движка. Затем снова появился голос:
– Вряд ли, в обрез до ваших деревень, минимум три дырки. Идем к вам, отбой, до связи…
– Слушай эфир. – строгий капитан передал наушники патрульному, сидевшему на лавке сзади. – В случае чего – вызывай по рации. Пошли?
Последнее уже относилось к Казакову. Тот скривился.
– Вертолёт нам попортили… Слушай, надо бы… впрочем, ладно. Пошли.
Они вышли из штабной избы. Казаков прищурился от слепящего солнца. Было но очень жарко – очевидно, с реки, текшей в двадцати километрах, дул свежий, ветерок.
Прошли шагов сто по поселку. Названия пока у него не было, так же, как и у соседнего: гуманитарии два месяца не могли договориться даже о названии, а потом пришли рокеры и назвали в честь кого-то из своих кумиров Музыкант вчера говорил, но Казаков не стал запоминать… Осмотрели конюшню, где еще пахло конским потом, навозом и свежескошенной люцерной (люцерну рокеры заставляли сеять наряду с пшеницей, и стога сейчас по-деревенски радовали глаз на скошенной половине поля), и куда даже по желобку была подведена вода из родника; затем Голубев отправился проверять посты и, заодно, инспектировать морально- нравственный климат в армии – не перепились ли вражьим пивом и не слишком ли злоупотребляют добрым отношением туземок? – а Казаков направился к баракам.
Бывшие рабы робко бродили, щурились на солнышко и наслаждались бездельем. То тут, то тем среди них мелькали камуфляжные куртки Котов и живописные костюмы Охотников – эти сидели в окружении кружка восторженных слушателей и травили байки. К Казакову, отделившись от одной кучки, подбежал давешний музыкант.
– Товарищ координатор, – выговорил он непривычный титул, – уже есть больше тридцати добровольцев, и еще из того Поселка придут.
– Хорошо, – ответствовал Казаков. – Машина за оружием уже ушла. Teпepь, вот что. Вы какое-нибудь самоуправление выбрали?
– Нет пока, ну, ведь мы, конечно, к вам присоединимся, да?
– Это нам с вами вместе решать предстоит…
Собственно говоря, Казаков хотел перевести разговор на то, что все вокруг теперь колхозное, ваше собственное, а, следовательно, пшеничку надо бы дожать, для самих, конечно, себя – но тут запищала рация. Вызывал дежурный котёнок от радиостанции, а там на связи был Валерьян. Извинившись, Казаков заторопился обратно. Когда он подходил к избе, раздалось знакомое жужжание – с севера тяжелой мухой полз вертолет, и координатор с облегчением подумал, что, слава богу, дотянули, можно пока не беспокоиться.
– Сань, – голос Валерьяна был встревожен, – тут на ваш грузовик нападали.
– Ну?
– На Бандерложьей тропе, как он из Первограда шел. Обстреляли из кустов, ребята не стали останавливаться, отстреливались наугад. Шина порвана картечью, одному охотничку ногу поцарапало.
– Шины-то у них есть запасные?
