и нужна-то была, как предлог…»
ХРОНИКА ГОЛУБЕВА
«…как мне ни обидно сознавать себя лишь актером, которому каждый щенок может кинуть гаерскую реплику – должен признать, что режиссер этого фарса цели своей достиг. Опять изыскал остроумный компромисс и опять выпутался из положения. Военные, правда, были недовольны как мягкостью приговора, так и ложным положением, в котором я оказался, но последующие события нас примирили. 20 апреля громадная стая панцирных обезьян накинулась па почти уже завершенный периметр. Было раннее утро, рабочие только шли на объекты и, к счастью, никого из них звери не застали врасплох. Коты на башнях открыли огонь; лавина обезьян захлестнула 3-й пост, Юра Хонин расстрелял рожок и отбивался уже прикладом, когда на помощь ему пришли стеначи. Должен ответить, что они, вооруженные лишь топорами и лопатами, ни на секунду не заколебались, отбили израненного Хонина у обезьян и удерживали прорыв до прибытия Следопытов. Автоматным огнем те прогнали зверей. Хонин истекал кровью; его доставили в лазарет, где наш врачи, я не преувеличиваю, спасли ему жизнь. Еще двое «стеначей» покусаны неопасно, убито 14 животных.
Этот случай в некоторой степени сплотил людей: после истории с тахоргом крупных покушений на город не было, и многие уже решили, что вооруженные силы служат недостойным целям. Можно сказать, что обезьяны оказали нам некую услугу. Хонин был награжден орденом Славы (как и Майков перед ним, символически: с вручением диплома и оранжево-черной орденской ленточки), а орденом «За заслуги» на следующий день было награждено 10 человек, отличившихся на стройках и на поле, в том числе комиссар Жуков и консул Крапивко. Тогда же (22 или 23 апреля) первая партия девиц переехала из палаток в общежитие, были отправлены экспедиции за углем и для постройки охотничьих заимок в сайве.»
Замыкающий шествие следопыт перед тем, как скрыться за разлапистыми мече-листьями саговников обернулся и помахал рукой. Чернявая девчонка около Казакова запрыгала, махая в ответ. Казаков задумчиво посмотрел на нее, повернулся и стал спускаться по шаткой и скрипучей лестнице, стараясь не касаться перил – бурая обезьянья кровь была отчищена небрежно. Не по-апрельски жарило солнце, какие-то мошки толклись в воздухе. Александр расстегнул куртку; подумав, он расстегнул еще и две верхние пуговицы рубашки и, увязая во свежевспаханной земле, побрел к группке жизнерадостных землепашцев, устроившихся поблизости на перекур. Полчасика можно было отдохнуть.
ХVI
О люди,
Ваши темные дела
Я вижу, но волнуюсь не за души, А лишь за неповинные тела!
Ведь это все же не свиные туши!
– Мир дому сему! – Серега, настороженно улыбаясь, стоял в дверях прокуренной Валерьяновой каморки. – Что грустишь, командор?
– Мир входящему, невесело усмехнулся Валерьян. – Опекать пришел? Брось – неблагодарное занятие.
Валерьян ничком лежал на кровати, пристроив под подбородок неимоверно грязную подушку, и смотрел в окно. Тупо. Бардак в комнате был жуткий, одежда и книги разбросаны по углам, а стол украшали во множестве консервные банки, переполненные окурками. Переступив порог, Серега запнулся о тяжеленный черный кирпич фолианта, по-видимому, служившего вместо коврика.
– Плутарха вот читаю… – счел необходимым пояснить Валерьян. – Входи, коли пришел, садись, чай вот…
Чай в колонии был роскошью редкой, почти непредставимой, и Жуков не преминул принять приглашение.
– Самодержец снабдил. Из сердобольности, очевидно. Сердце у него широкое, мягкое… – еще раз прокомментировал Валериан и вернулся к созерцанию стенки. Он замолчал надолго. Пристроившийся на табурете Серега, демонстративно-громко прихлебывая, пил остывший «чиф».
– Что скажешь, комиссар? – первым не выдержал Вальрьян. Он шумно повернулся на койке, закурил, и, пристроив голову на согнутую руку, впервые взглянул на Жукова.
– Взглядец у тебя, старик… – Серега поежился. – Брось ты, бесполезно. О себе подумай, о ребятах!
– А я о ком? – перебивая, заговорил Валерьян. Было видно, что вся эта муть накопилась уже, перебродила, и теперь он даже рад серегиному визиту, рад редкому шансу выплеснуть хоть кому-то тоскливую бредятину последней недели.
– Ты же видишь сам, на работе я паинька. Все нарадоваться не могут: «Ах, ускоренные темпы! Ах, куда же мы без него!» Саня за сдачу крольчатника лично потрепать по плечу изволили. При стечении публики. Мальчики горой за своего командора, девочки из- под пушистых ресниц посматривают, влажно мерцая глазками. Лепота!
