Игнорировать провокацию было глупо. Валерьян сел, размял негнущимися пальцами папиросу, криво усмехнулся.
– Ты как всегда прав, Стасик. Я не могу быть объективным. Продолжайте без меня.
– Слово начмеду. – деловито вклинился Казаков.
Вика вздохнула, перебрала в пальцах какие-то бумажки и, не вставая с места, заученным бодрым тоном теледикторши начала:
– У нас было мало времени, поэтому пока всё очень приблизительно. На настоящий момент у всех без исключения пациентов наблюдаются серьезные расстройства вегетатики, атрофия мышц, предположительно – гормональная перестройка всего организма. Как далеко она зашла – пока говорить трудно. Психика у всех абсолютно разрушена, можно сказать – начисто стерта. Они не люди, Валерик! Они уже не люди!
Ее голос прервался и тут же приобрел прежнюю монотонность.
– На настоящий момент семнадцать человек находятся в коматозном состоянии. Уже имеющихся сейчас данных хватит, чтобы сделать однозначный вывод: вернуться к полноценно трудоспособному состоянию они не смогут. Разумеется, я буду продолжать наблюдение. Пока все.
Вика облегченно вздохнула и откинулась на спинку стула, стараясь не смотреть на серо-желтое, похожее на кусок картона лицо Валерьяна. Пауза, Валерьян медленно, тяжело поднялся со скрипнувшего стула, его губы странно кривились. Побледневший Казаков и сидевший рядом Леня Крапивко приподнялись навстречу. Валерян сделал шаг, потом еще один и вдруг, неестественно скорчившись, раздирая воздух судорожными пальцами, грохнулся на покрытый толстым слоем пепла пол, прямо к блестящим свеженадраенным сапогам координатора. Вика закричала.
АЛЬБОМ АНЕЧКИ
«– …Они все такие грязные, слюнявые – противно смотреть! А бабы, бабы! Когда пригнали первую партию, все наши молокососы собрались поглазеть, как те идут, в чем мама родила, а им хоть бы хны! Конечно, я голосовала за выселение! В конце концов ж у меня есть свои моральные идеалы и эстетические принципы. Сегодня их, наконец-то, увозят. Не понимаю только – какие идиоты могли добровольно податься в этот сопровождающий отряд милосердия? Делать им больше нечего. Ну, мужики – скоты, с ними все ясно, а девки-то что, с ума посходили?
И еще я скучаю без Баграта. Как он там – один-одинешенек? У всех только и разговоров – об их ссоре с Казаковым. И Валерик куда-то пропал – говорят, заболел. А еще ходят слухи, что он тоже жевал эти листики и теперь его боятся показывать людям. Жутко интересно – что это за балдёжник такой?»
МЕМУАРЫ ВАЛЕРЬЯНА.
«16 апреля. Сегодня – отправка на Архипелаг. Может быть, он и прав, может быть – все они правы, но я не МОГ, не мог иначе. Сейчас малость отлежался, башка, кажется, в норме. Осталась только ноющая тупая боль, временами копошащаяся где-то под
