Нет больницы. Нет Нюргуна. Папы с мамой нет. Есть дедушка Сэркен. Он склонился над тонюсенькой гранитной плиткой, трудится. Орлиное перо летает, клюет, выжигает хитрые значки. Ряд за рядом, ряд за рядом. Я заглядываю дедушке через плечо. Мне нечем дышать, но это пустяки. Красиво у него выходит! Жаль, ничего не понять.

— Это вы мою гибель воспеваете?

— Воспеваю, — бурчит дедушка.

Ну да, кому понравится, если он воспевает, а его отвлекают! Мое дело — погибать, а не мешать воспеванию. Мне бы отстать, отвязаться, но я настырный.

— Ну и как?

— Не твое дело.

— Получается?

— Ты кто такой? — кричит дедушка. — Ты чего ко мне прицепился?!

А и правда, кто я такой? Ну, тот, кого снаружи душит Уот — это Юрюн-боотур. А тот, который внутри разгуливает? От больницы к дедушке? Он — кто? Юрюн-слабак?!

— Салгын-кут, — дедушка снисходит до объяснений. Я и спросить не успел, а он уже отвечает. — Ты салгын-кут, воздушная душа. Летаешь и зудишь, гнус таежный! Старого человека раздражаешь...

«Воздушная душа салгын-кут, — вспоминаю я давнишний рассказ Сэркена Сэсена. — Это ты сам. То, что у тебя на сердце; то, что у тебя в голове. Твои мысли, твоя память, твой характер. Желания и страхи, привычки и навыки. Что ты любишь, а чего терпеть не можешь...»

— Если я душа, если я здесь... Кто же тогда с Уотом дерется?

— Кто надо, тот и дерется.

— Одно тело, что ли?!

— У тебя еще две души есть. Для драки вполне хватит.

— Точно? А вдруг не хватит?

— Летел бы ты, а? Отвлекаешь...

Хорошенькое дело! Меня убивают, воспевают, и я же отвлекаю!

— Вам нравится? — спрашиваю я. — Мое воспевание, а?

Дедушка кашляет.

— Нравится?!

Я упорствую. Я требую ответа.

Кашель складывается в песню: