— Я хоть и железный, но все-таки человек.
И больше ничего пояснять не стал.
А я не стал спрашивать.
2
Рассказ Айталын Куо, Красоты Неописуемой, младшей дочери Сиэр-тойона и Нуралдин-хотун, о ее похищении одним дураком (окончание)
Мамочки!
Нет, не годится. Мамочки — это уже потом.
И вовсе я не испугалась. Я от внезапности. А сперва была трясучка-моталка: туда-сюда, вверх-вниз, вправо-влево и еще как попало. Знаете, как попало? Как в Мюльдюновом облаке, когда оно взбесилось и скакать начало. А голова: ой-боой, абытай-халахай! Я вам говорила, что затылком стукнулась? Шишку набила...
Да что ж меня так трясет?!
Открываю глаза, а перед глазами — живое! Жилы-корни, бугры-дергуны, шкура-чешуя. Ходуном ходит: то натянется, то в складки соберется. А я, значит, сижу. Нет, лежу. Нет, вишу. Точно, вишу поперек седла. Ноги там, голова тут. И не видно ничего. Ага, теперь видно.
Вот теперь — мамочки! Или еще не мамочки? Три шеи, три башки: с рогами, с шипами. Правая скалится, слюни пускает. А зубищи-то, зубищи! Восьминог, будь он проклят! Смотрю выше: и ты будь проклят! Кто? Да кто ж другой, если не Эсех Харбыр?! Тоже скалится, ухмыляется, слюни пускает. На меня, между прочим, пускает.
— Дурак! — кричу. — Назад меня вези!
А он:
— Шиш тебе! Лежи, добыча, помалкивай.
Добыча я ему!
— Будет тебе добыча! — кричу.
— Будет? Есть!
— Юрюн узнает, башку тебе открутит!
А он:
— Хыы-хыык! Гыы-гык!
— Мюльдюн узнает, в землю тебя вобьет!
А он:
— Ар-дьаалы[19]!
— Мой папа — Закон-Владыка! В бараний рог тебя скрутит!
— А я тебя по закону увез!
— По какому-такому закону?!
— А невесту похищать можно, это все знают.
Тут я аж поперхнулась:
— Невесту?!
— А то кого? Кобылу на приплод?
И лыбится, гадюка:
— У брата Тимира жена есть? Есть! У брата Алыпа жена есть? Есть! У брата Уота невеста есть? Есть! И у меня теперь есть! Нюргун-болван! Я его вокруг пальца обвел, заморочил! Самый лучший? Я — самый лучший!
Внизу камни — черные, горелые. На обочинах чадит-полыхает. Серой воняет — хоть нос затыкай! Нижний мир? Много ли увидишь, когда на седле вниз головой висишь?! Ну, и говорю я ему сладким голосом:
— Так ты теперь мой жених?
А он: